Александр Малюгин - Затмить Земфиру

– Да ты извращенец, – улыбается Маня.

– «Меня царицей соблазняли! Но не поддался я, клянусь!» – отшучиваюсь я очередной цитатой.

Интересно, что с самого начала весь наш с Маней роман (или «небесная история», как я иногда говорю) сопровождался цитатами из Гайдая. Я был на них с детства помешан, а на заре «истории» как раз взялся за статью о второстепенных персонажах некоторых гайдаевских комедий. Но меня интересовали не просто эпизодические проходимцы, а люди с культовыми цитатами. (Таковых было немного, тем более ориентировался я на актеров малоизвестных.)

Первым делом я позвонил Нине Павловне Гребешковой, вдове Гайдая. Сформулировал идею. Пауза была красноречивой, и мне пришлось убеждать Нину Павловну, что я вовсе не сумасшедший, хотя понимаю, конечно, сколько шизиков беспокоит ее, и в особенности сейчас, ранней весной, в период обострений.

– Прекрасно, прекрасно, – вымолвила наконец Гребешкова. – И о каких фильмах идет речь?

Я перечислил: «Операция „Ы“, „Кавказская пленница“, „Бриллиантовая рука“, „Иван Васильевич меняет профессию“.

– А не хотите еще взять «Не может быть!»? – неожиданно предложила вдова Гайдая, будто спелую грушу на базаре. – По рассказам Зощенко. Мне этот фильм очень нравится.

Я замялся:

– Понимаете, Нина Павловна, картины тоже должны быть культовыми, знаковыми. Раздерганными на цитаты.

– Ну вот, пожалуйста, чем не цитата? «Грубый век. Грубые нравы. Романтизьму нету».

– А это откуда? А, ну да. «Не может быть!». Но ее же, кажется, Вицин произносит? Какой же он второстепенный персонаж?

– А какие цитаты вы имеете в виду?

Первое, что мне пришло в голову:

– «Где этот чертов инвалид?» Помните? Когда Вицин, Никулин и Моргунов загородили своей таратайкой...

– Помню, конечно. Это, по-моему, администратор на картине, Комаровский. Кажется, он еще жив. Но как его найти, не знаю. Я хорошо помню другого водителя грузовика, с холодильной установкой, откуда еще Никулин барашка пытался утащить. Из «Кавказской пленницы».

– Ага.

– Его зовут Коля Гаро, он тоже, кажется, числился администратором. В принципе я подумала, что координаты и Комаровского, и Гаро, и всех остальных нужно искать на «Мосфильме».

– Вот за этот совет спасибо!

– Не за что.

Потом мы еще вспомнили директора базы из третьей части «Операции „Ы“ („И вот учтите, что за это мелкое хулиганство я плачу крупные деньги“ – не самая, конечно, культовая цитата), старушку божий одуванчик („А еще ведь, как на грех, тесто я поставила“ – тоже цитаточка не фонтан), бдительного профессора по кличке Лопух („Профессор, конечно, лопух, но аппаратура при нем“).

– Все они уже умерли, – вздохнула Нина Павловна. – Не представляю, с кем вы будете разговаривать, о чем писать?

– С родственниками, друзьями. Потом, не все же умерли. Вот помните, из «Ивана Васильевича» царица? «Марфа Васильевна я», помните?

– А, это Ниночка Маслова, – несколько оживилась Гребешкова. – Она долгое время работала в Театре киноактера.

– Вот. Или «Кикимора»: «Якин бросил свою кикимору...» Наверняка жива. Наберем персонажей!

Напоследок Нина Павловна рассказала, как Никулин однажды пошутил на встрече со зрителями: мол, Гайдай за каждый удачно придуманный гэг награждал актеров бутылкой шампанского. Гребешкова сидела с мужем в первом ряду и возмущенно толкала его в бок: «Леня, что же ты молчишь? Встань, скажи, что это неправда!» «Да ну, – отмахивался Гайдай. – Все уже обрастает легендами».

– Я к чему это говорю, – пояснила Нина Павловна. – Не получится ваше исследование собранием баек, слухов и легенд?

Я клятвенно заверил вдову Гайдая, что работаю только с фактами.

Когда после чайной церемонии мы приехали с Ксюхой домой, Маня спала на полу, на водяном матрасе, рядом с кроваткой Сонечки. «Не виноватая я, он сам пришел!» – стал оправдывать я сестру перед той, что лежала, словно распятая на кресте. Но только зря разбудил (впрочем, почему зря?). Заспанная Маня не произвела на меня особого впечатления, к тому же она вышла в каких-то широких рэпирских штанах, в которых можно было спрятать автомат Калашникова или, что еще хуже, море разливанное целлюлита... В общем, если бы не живой Манин интерес к творчеству Земфиры Рамазановой (мы тихонько включили кассету на кухне), нашей небесной истории могло и не быть.

Битый час за чашкой чая мы перемывали «Снег» и «Рассветы», «СПИД» и «Хочешь», «Искала» и «Ариведерчи» [3]. Под конец я высказался в том смысле, что уфимского надрыва певице хватит еще максимум на два альбома. Здесь, в Москве, Земфира уже налопалась шоколада или, простите за каламбур, зефира и, конечно, не перестанет писать красивые качественные (профессионализм не пропьешь!) песни, но над ними вряд ли будут рыдать суицидного вида девочки, царапая ногтями флору обоев [4]. Самоуверенность просто распирала меня, и я был готов к любому агрессивному наезду, поскольку до этого вкушал фанатичную речь Ксюхиной сестры. Но тут впервые столкнулся с Маниной непредсказуемостью.