Вальтер Скотт - Жизнь Наполеона Бонапарта, императора французов. Часть пятая

Наканунѣ коронаціи (т. е. 1 Декабря) Сенатъ представилъ Императору, собранные въ Департаментахъ голоса, которыхъ не ожидали для того, чтобы дѣйствовать. Болѣе трехъ миліоновъ пяти сотъ тысячъ гражданъ подали голоса свои; и изъ нихъ только около трехъ тысячъ пяти сотъ объявили себя противъ. Вице-Президентъ Нёшато объявилъ "что Сенатъ и народъ единогласно утверждаютъ сіе назначеніе, и что никакое Правительство не могло основываться на правахъ, болѣе неоспоримыхъ."

Слогъ сей быль въ то время вообще принятъ, но когда ораторъ, продолжая свою рѣчь, прибавилъ, что мѣра сія послужитъ Наполеону ко введенію въ гавань корабля Республики , то можно было подумать, что это сказано больше въ насмѣшку, чѣмъ изъ лести.

Наполеонъ отвѣтствовалъ, обѣщаясь употребить власть, ввѣренную ему всеобщимъ согласіемъ Сената, народа и войскъ ко благу той страны, которую онъ, съ поля битвы, первый привѣтствовалъ названіемъ Великой. Сверхъ того онъ объявилъ отъ имени своей династіи, что дѣти его будутъ подпорами престола, служа вмѣстѣ и первыми воинами въ арміи, и первыми судьями въ гражданствѣ.

Какъ всякое слово, при подобномъ случаѣ, было питательно взвѣшено и разсмотрѣно, то онымъ показалось, что этотъ обѣтъ Наполеона за дѣтей, еще несуществующихъ, обнаруживалъ намѣреніе развестись, ибо отъ настоящей своей супруги онъ потерялъ уже надежду имѣть наслѣдниковъ. Другіе осуждали пророческую увѣренность, съ которою онъ опредѣлялъ судьбу и дѣянія существъ, еще не рожденныхъ, и говоря о царствованіи, едва начинающемся, употреблялъ слово династія, присвоиваемое обыкновенно длинному поколѣнію Принцевъ.

Остановимся на минуту, дабы разсмотрѣть этотъ актъ одобренія народомъ новаго правительства, ибо онъ только представляетъ намъ нѣчто въ родѣ законнаго права, на основаніи котораго Наполеонъ могъ требовать себѣ повиновенія. Самъ онъ, разсуждая послѣ своего паденія, о правахъ своихъ быть признаваемымъ законнымъ Монархомъ, всегда опирается на то, что онъ былъ призванъ на тронъ гласомъ народа.

Не станемъ подробно разбирать того, какимъ образомъ списки, содержащіе въ себѣ голоса гражданъ, составлялись чиновниками, которымъ сіе было поручено,-- замѣтимъ лишь мимоходомъ, что всѣ сіи чиновники зависѣли отъ правительства, и что не было никакой возможности провѣрить точность ихъ донесеній. Не будемъ также повторятъ, что не дождавшись народнаго избранія, Наполеонъ принялъ уже Государство отъ Сената, и въ слѣдствіе сего былъ провозглашенъ Императоромъ. Оставя всѣ сіи обстоятельства, мы вспомнимъ только, что во Франціи обыкновенно считается болѣе тридцати милліоновъ жителей, и что изъ нихъ только три милліона пять сотъ тысячъ подали голоса свои. Тутъ не было и третьей части, за исключеніемъ женщинъ и дѣтей, изъ имѣющихъ право объявлять свое мнѣніе тамъ, гдѣ шло дѣло о наивеличайшей перемѣнѣ, которой могло подвергнуться государство; и должно сознаться, что воля столь малочисленной части народа слишкомъ была слаба для того, чтобы обязать собою всѣхъ прочихъ. Говорили, правда, что какъ вопросъ сей былъ предложенъ всему народу вообще, то каждый имѣлъ обязанность дашь свой частный отвѣтъ, и что не объявившихъ голосовъ своихъ, должно было считать согласными съ мнѣніемъ большинства. Но доводъ сей совершенно противенъ духу законоположеній въ подобныхъ случаяхъ и столь же мало можетъ быть уваженъ, какъ оправданіе того солдата, который, будучи обвиненъ въ похищеніи ожерелья съ образа Богоматери, при допросѣ показалъ, что онъ прежде испрашивалъ на сіе у Святой Дѣвы позволенія, и, не получивъ отъ нея отвѣта, принялъ молчаніе за согласіе.

Съ другой стороны должно взять въ соображеніе, что сей выборъ голосами, на основаніи котораго Наполеонъ присвоивалъ себѣ полное, неотъемлемое право на свободу Франціи, былъ нисколько не торжественнѣе тѣхъ, которыми до сего народъ утвердилъ Конституціонную Монархію въ 1791 году, Республику въ 1792, Директорію въ 1793 и Консульское Правленіе въ 1799. И такъ, или всѣ сіи постановленія долженствовали быть неизмѣнно соблюдаемы, или народъ могъ по произволу отмѣнять ихъ. Въ первомъ случаѣ народъ не имѣлъ права, въ 1804 году, отбирать назадъ голосовъ своихъ и нарушать клятву, которою онъ присягнулъ Правительству, установленному 1791 года. Слѣдовательно всѣ прочія правительства, имъ учрежденныя, были противозаконны, а въ особенности то, которое теперь учреждалось, ибо три Конституціи, основанныя на согласіи народа, были онымъ ниспровергнуты и три клятвы нарушены для введенія новаго правленія. Если же, напротивъ того, народъ, присягнувъ какой нибудь Конституціи, удерживалъ право принять вмѣсто оной, когда ему заблагоразсудится, другую: то и Конституція Имперіи столь же была ненадежна, какъ и прочія, ей предшествовавшія. На чемъ же тогда Бонапарте могъ основывать неприкосновенность своей власти, которую онъ себѣ такъ исключительно присвоивалъ и которую онъ впередъ уже передавалъ своимъ потомкамъ, не испрашивая на сіе воли народной? Династія, которую онъ считалъ сѣдящею уже на тронѣ, нисколько не походила, какъ онъ воображалъ, на крѣпкій дубъ; по завися отъ прихоти непостояннаго народа, скорѣе уподоблялась волчецу, котораго ненадежная верхушка держится на стеблѣ своемъ только до тѣхъ поръ, пока первымъ порывомъ вѣтра, не сорветъ ея.