Вальтер Скотт - Жизнь Наполеона Бонапарта, императора французов. Часть пятая

Поелику большая часть народа быда, волею или неволею, равнодушна, то не много предстояло околичностей съ Конституціонными Сословіями, которыхъ члены, избранные самимъ Наполеономъ, получающіе отъ него жалованье и сохраняющіе мѣста свои по его произволенію, должны были всего ожидать, содѣйствуя его видамъ, а противясь ему, страшиться всѣхъ бѣдъ, изъ коихъ меньшимъ было бы отрѣшеніе.

30 Апрѣля 1804 года, Кюре, ораторъ не весьма знаменитый (и, можетъ статься, нарочно съ тѣмъ избранный, чтобы отъ него можно было отречься въ случаѣ неожиданнаго сопротивленія), предложилъ сію мѣру, долженствующую уничтожить послѣдніе, слабые и хоть по названію только существующіе признаки свободной Конституціи, которые Франція сохранила еще при настоящемъ ея образѣ правленія. "Время проститься," сказалъ онъ: "съ политическими мечтами. Внутреннее спокойствіе Франціи утверждено, внѣшній миръ обеспеченъ нашими побѣдами; финансы государства поправлены, законы его возстановлены и приведены въ дѣйствіе. Обеспечимъ для потомства наслажденіе сими благами." И ораторъ не видѣлъ другаго средства достичь до сего, какъ предоставя верховную власть въ наслѣдіе особѣ и семейству Наполеона, которому Франція была обязана симъ доказательствомъ признательности. "Это," прибавилъ онъ: "есть единогласное желаніе войска и народа " Въ слѣдствіе сего онъ предложилъ Трибунату удовлетворишь всеобщему желанію и привѣтствовать Наполеона титломъ Императора, какъ наиболѣе достойнымъ величія народа.

Члены Трибуната соперничали одинъ передъ другимъ, какъ бы болѣе превознести заслуги Наполеона и доказать всевозможными оборотами краснорѣчія и логики превосходство самодержавной власти предъ всѣми различными образами народнаго или ограниченнаго правленія. Но одинъ человѣкъ, Карно, имѣлъ смѣлость воспротивиться этому разливу умствованіи и ласкательствъ. Имя сіе, къ несчастію, встрѣчается между именами сотрудниковъ Робеспьера въ Революціонномъ Комитетѣ, равно какъ и между тѣми, которые осудили на смерть добраго и злополучнаго Лудовика XVI; однако жъ благородное поведеніе его въ критическомъ случаѣ, который мы теперь описываемъ, доказываетъ, что любовь къ отечеству, доведшая его до такихъ крайностей, была истинна и чистосердечна; и что въ твердости Карно равнялся съ древними патріотами, коихъ онъ принялъ себѣ образцами. Рѣчь его была столь же умѣренна, какъ и убѣдительна. Онъ сознавался, что Бонапарте, присвоивъ себѣ верховную власть, спасъ Францію; но заключилъ изъ того только, что для исцѣленія сильныхъ болѣзней, коимъ подвергаются государства, нужны сильныя средства. Онъ признавалъ настоящаго главу Республики диктаторомъ; но въ томъ же смыслѣ какими были издревле Фабій, Камиллъ и Цинциннатъ, которые возвратились въ званіе частныхъ гражданъ, какъ только достигли исполненія цѣли, для которой была имъ ввѣрена временная власть. Того же слѣдовало ожидать и отъ Наполеона, принявшаго бразды правленія съ Республиканскими формами, которыя онъ поклялся блюсти и которыя Кюре, своимъ предложеніемъ, приглашалъ его нарушить. Сказавъ, что различныя Республиканскія формы Франціи оказались непрочными, отъ того, что онѣ были составлены и учреждены людьми, волнуемыми политическимъ буйствомъ и неспособными къ основательному, спокойному размышленію, онъ представилъ Соединенные Американскіе Штаты въ примѣръ демократическаго правленія, вмѣстѣ мудраго, сильнаго и прочнаго. Признавая добродѣтели и таланты настоящаго правителя Франціи, онъ представлялъ, что сего еще не достаточно для сдѣланія престола наслѣдственнымъ. Онъ напоминалъ Трибунату, что Домиціанъ былъ сынъ мудраго Веспасіана, Калигула сынъ Германика, а Коммодъ сынъ Марка Аврелія. Далѣе спрашивалъ онъ, не помрачится ли слава Наполеона, если замѣнить другимъ титло, которое онъ сдѣлалъ столь знаменитымь и если подвергнуть его искушенію сдѣлаться орудіемъ разрушенія Конституціи той земли, которой онъ оказалъ столь неоцѣненныя услуги? Наконецъ онъ выводилъ сіе неоспоримое заключеніе, что сколь бы ни велики были услуги, оказанныя гражданиномъ своему отечеству, но что существуютъ предѣлы общественной признательности, предписываемые честью и разсудкомъ. Если гражданинъ спасъ свою землю, возстановилъ общественную свободу, то слѣдуетъ ли отдавать ему въ награду сію же самую свободу, имъ возстановленную? Какой славы, спрашивалъ онъ, можешь ожидать себялюбецъ, который потребовалъ бы пожертвованія свободою своей отчизны въ возмездіе услугъ своихъ, и захотѣлъ бы превратить страну, спасенную его талантами въ свое частное достояніе?