Вальтер Скотт - Жизнь Наполеона Бонапарта, императора французов. Часть пятая

Но мы оставимъ эти отношенія; не будемъ даже спрашивать, сколько въ числѣ трехъ съ половиною милліоновъ, подавшихъ голоса свои, было такихъ, которые сдѣлали сіе противъ воли, и отказались бы подписаться, если бъ смѣли; и сколько было людей, считавшихъ сіе одобреніе только снисходительнымъ обрядомъ, котораго каждое правительство могло потребовать въ свою очередь и который обязывалъ подданныхъ къ повиновенію только до тѣхъ поръ, пока Правитель имѣлъ средства заставлять себѣ повиноваться. Противъ этой мнимой отдачи свободы Франціи остается еще другое, болѣе сильное возраженіе, которое оную уничтожаетъ и лишаетъ всякой дѣйствительности. Это есть такъ называемый законовѣдцами Factum in illicite (Договоръ о вещахъ противозаконныхъ): ибо народъ даль то, чего онъ не имѣлъ права дать, а Бонапарте принялъ то, чего онъ не въ правѣ былъ брать. Въ случаѣ похищенія самодержавія, почти всегда бываешь, какъ съ Кесаремъ, что народъ дѣлается орудіемъ своего собственнаго рабства; и самъ куетъ себѣ цѣпи, руководимый хитрымъ гласомъ демагога, дѣйствующаго его именемъ. Хотя такое согласіе со стороны народа, происходящее отъ чрезмѣрной довѣренности, или отъ признательности, и облегчаетъ путь къ похищенію свободы, но оно никогда не можетъ сдѣлать онаго болѣе законнымъ. Права народа принадлежатъ ему съ тѣмъ, чтобы онъ ими пользовался, но не съ тѣмъ, чтобы онъ передавалъ или продавалъ ихъ. Народъ, въ этомъ отношеніи подобенъ несовершеннолѣтнему человѣку, которому законы обеспечиваютъ его собственность, но не даютъ ему права отдавать или расточать оную; народныя преимущества суть достояніе, которое переходитъ изъ рода въ родъ и никогда не можетъ быть подарено, промѣняно или уступлено тѣми, которые только пользуются выгодами онаго и временнымъ владѣніемъ. Никакой человѣкъ не въ правѣ располагать даже своего особою, на томъ основаніи, что онъ не можетъ отдать жизни своей или членовъ другому; и договоръ Венеціянскаго купца былъ бы отвергнутъ всѣми Европейскими судами. {Авторъ разумѣетъ здѣсь обязательство, котораго Жидъ Шейлокъ требуетъ отъ Антоніо въ обеспеченіе занимаемыхъ имъ у него трехъ тысячъ червонцевъ. "Если чрезъ три мѣсяца Антоніо оныхъ не заплатитъ, то онъ долженъ быль дать фунтъ своего собственнаго мяса." Венеціянкій купецъ. Дѣйствія I и IV.} Тѣмъ еще болѣе избраніе Наполеона, въ 1804 году, долженствовало быть признано совершенно недѣйствительнымъ, ибо оно заставляло Французскій народъ отдать то, что для него гораздо было дороже и труднѣе могло быть отдано, чѣмъ фунтъ мяса отъ сердца, или даже самое сердце.

Поелику Французскій народъ не имѣлъ права отказаться отъ свободы за себя и за свое потомство навѣки, то и Бонапарте не могъ законнымъ образомъ присвоивать себѣ этой несовмѣстной и безразсудной уступки. Если слѣпецъ дастъ золотую монету ошибкою, вмѣсто серебряной; то получившій оную не пріобрѣтаетъ законнаго права на излишне переданныя ему деньги. Если незнающій дѣлъ по невѣдѣнію заключитъ противозаконный договоръ, то подпись его, хотя и добровольная, ни къ чему его не обязываетъ. Правда, что Бонапарте оказалъ Франціи величайшія услуги, сперва своими Италіянскими походами, а въ послѣдствіи чудною цѣпью побѣдъ, ознаменовавшихъ возвращеніе его изъ Египта; однако жъ заслуги, оказанныя человѣкомъ своей отчизнѣ, подобно обязанности, исполненной сыномъ для сьоего родителя, не могутъ обязать оную къ заплатѣ ему сверхъ того, что она законно можетъ ему предложить. Если Франція получила отъ Наполеона великія услуги, то она возвела его столь высоко, какъ только можетъ возвыситься подданный, и признательность ея къ нему такъ была неограниченна, что она отдала ему или допустила его взять себѣ верховную власть, которую актъ, нами изображаемый, долженствовалъ упрочить и освятить подъ именемъ Имперіи. Заключимъ здѣсь пяти доводы тѣмъ, что мнимое избраніе народа долженствуетъ считаться совершенно недѣйствительнымъ, какъ относительно къ подданнымъ, уступившимъ свои преимущества, такъ и къ Императору, принявшему ихъ уступку. Первые не могли отдать правъ, которыхъ уступка противозаконна; а послѣдній не могъ принять противозаконной власти.

Самъ Бонапарте и его ревностнѣйшіе приверженцы старались оправдать или извинить его хищничество слѣдующими доводами, коимъ мы оставляемъ всю силу, могущую въ нихъ заключаться. Они говорили, весьма основательно, что Бонапарте, соображая вообще его поступки, не былъ себялюбивый похититель власти, и что средство, чрезъ которое онъ пріобрѣлъ ее, искуплялось употребленіемъ, которое онъ изъ нея сдѣлалъ. Это правда; ибо мы не хотимъ унижать достоинствъ Наполеона замѣчаніемъ, что по мнѣнію искуснѣйшихъ политиковъ, Государи, коихъ права на власть сомнительны обязаны, хотя бъ только для своей собственной пользы, царствовать такимъ образомъ, чтобы земля ихъ чувствовала выгоды, состоя подъ ихъ державою. Мы охотно подтвердимъ, что во многихъ дѣлахъ своего внутренняго управленія Бонапарте показалъ, что онъ желаетъ считать свои выгоды нераздѣльными съ выгодами Франціи; что онъ тѣсно соединяетъ благо ея со своею славою; и что онъ тратилъ свои сокровища на украшеніе государства, а не на свои собственные расходы. Мы не сомнѣваемся, что ему гораздо пріятнѣе было видѣть образцовыя произведенія искуствъ, собранными въ Музеумѣ, чѣмъ имѣть ихъ на стѣнахъ собственнаго дворца своего; и что онъ отъ искренняго сердца упрекалъ Іозефину за то, что она дорогою цѣною покупала растенія для своего Мальмезонскаго сада; ибо склонность ея причиняла ущербъ Общественному Ботаническому Саду въ Парижѣ. Мы допускаемъ, что Бонапарте совершенно прилѣпился къ землѣ, надъ которою онъ царствовалъ, и что онъ желалъ доставить ей своими исполинскими планами наибольшій внѣшній блескъ и наивеличайшее внутреннее благосостояніе. Безъ сомнѣнія можно сказать, по тѣсной связи всякой страны съ ея владыкою, что какъ Франція не имѣла ничего, непринадлежащаго ея Императору, то онъ трудился собственно для себя, воздвигая въ государствѣ великолѣпныя зданія, и не болѣе терялъ изъ вида свои выгоды, какъ помѣщикъ, который, пренебрегая садъ свой, занимается украшеніемъ своего парка. Но не должно слиткомъ строго заглядывать въ сокровеннѣйшія чувства человѣка, гдѣ часто можно найти нѣчто, подобное эгоизму. Достаточно сказать, что эгоизмъ, обнимающій выгоды цѣлаго государства, столь благороденъ, высокъ и чистъ въ своихъ свойствахъ, что онъ близокъ къ патріотизму; и добрыя измѣренія Бонапарте для Франціи, которою онъ самовластно управлялъ, не болѣе могутъ подлежать сомнѣнію, какъ любовь самовластнаго отца, который желаетъ сдѣлать сына своего счастливымъ, предписывая ему единственнымъ условіемъ совершенную покорность его волѣ. Бѣда только въ томъ, что неограниченная власть, какъ въ государствѣ, такъ и въ семействѣ, зависитъ иногда болѣе. отъ прихоти, чѣмъ отъ разсудка, и дѣлается сѣтью для того, кто имѣетъ оную въ рукахъ своихъ, и бременемъ для тѣхъ, на кого она простирается. Отецъ, напримѣръ, желая видѣть своего сына счастливымъ и устроить его состояніе, принуждаетъ молодаго человѣка жениться по расчету противно его склонности; и Бонапарте полагалъ, что онъ трудится для блага и для расширенія Франціи, тогда какъ, предпочитая блескъ побѣдъ благословенному миру, онъ велъ цвѣтъ ея юношества на смерть въ чужія земли, и погубивъ оный, предалъ ее въ руки иноземныхъ завоевателей, раздраженныхъ его честолюбіемъ.