Ульяна Колесова - Человек из тридцать девятого

Кто верил, кто не верил этим байкам, но нам, детям, ходить к бараку не разрешалось. Мы и сами боялись. Знали, что все, кто отважился подойти к нему ближе, чем на сто шагов, пропадали бесследно, а если кто и возвращался, то уже не тем, кем ушел.

Когда любопытство всё же пересиливало страх, мы собирались в большую группу из шести — семи смельчаков и, крепко держась за руки, крались сквозь заросли караганника. Чем ближе мы подходили, тем меньше оставалось храбрости. В ста шагах от страшного дома, когда на фоне темных стен уже были видны еще более черные оконные проёмы, нас всех, как по команде, накрывала волна ужаса. Мы разворачивались и, не оглядываясь, мчались назад, подгоняемые хлёсткими ударами травы.

И все же мне пришлось как-то раз побывать там, внутри.

Случилось это уже после окончания десятилетки. К тому времени «зловещая тайна» потеряла свою остроту, среди бурных переживаний юности не было места глупым страхам и суевериям.

Помню, в тот день жара была такой, что казалось, стоит выскочить на улицу — сгоришь заживо! Но разве это помеха для юных душ, жаждущих острых ощущений!

Отмечали проводы в армию одноклассника нашего, Сашки Демченко. Ну, выпили, конечно, стали вспоминать детство. Серега Скворцов заговорил про барак, как улепетывали от него, сломя голову. Поговорили, посмеялись, ну и, ясное дело, потянуло на подвиги. Сашка громче всех кричит: «Давай, пока не стемнело!»

Желающих прогуляться по знойной степи набралось пятеро: я, Серега, Сашка и две девчонки: Наташка и Люся, Сашкина невеста. Наташка — девка храбрая, спортсменка, а Люся трусила ужасно, но, конечно, от Сашки ни на шаг. Глотнули еще разок для храбрости и пошли.

Солнце уже опускалось к горизонту, но жара все не спадала. Градусов сильно за сорок в тот день перевалило. Воздух сухой, аж звенит. Мы, пацанами, бывало, в такие деньки яйца куриные, что помельче, пекли прямо в песке, без огня.

Короче, когда добрались до барака, уже было не до страха. Войти внутрь было настоящим облегчением, тень всё же.

«Ну, и что, где обещанные привидения?» — с порога заорал Сашка.

«Да погоди ты орать, — Серега ему, — а то сейчас и правда повылазят!»

Девчонки тут же тоненько запричитали, Люся прижалась к Сашке, вцепившись в него мертвой хваткой.

«Люсь, ты чего? Не боись, морякам никакие привидения не страшны!»

«Ага, моряк, с печки бряк. Ты море-то хоть раз видел?»

«А как же, в кино! Увижу скоро, недолго осталось».

«Тихо, слышите? Тут кто-то есть!» — вдруг шепчет Наташка.

Я ей, чтобы успокоить: «Конечно есть, крысы!»

«Дурак, какие крысы? Тут же никто не живет, чем им питаться? Может, тушканчик?»

Все замерли, только головами завертели, прислушиваясь.

Шорох не шорох, а странный какой-то звук был слышен, чужой, не природный… Будто кто-то тихонько детскую погремушку встряхивает: цт-цт-цт-цт… Вроде ничего особенного, а жутковато стало, честно скажу. Затем к этому «циканью» что-то еще стало примешиваться: то ли голоса, то ли вздохи. Еле-еле слышные, не разобрать. Будто бы в соседней комнате кто-то спит и во сне тихонько бормочет, всхрапывает. Потом, вроде, всё стихло.

Вдруг прямо мне под ноги выкатился мяч, маленький такой, с кулак, резиновый. Старый, почти сдутый, резина потрескалась… Остановился на секунду… и дальше покатился. Движется он, медленно так, а я уставился на него и ничего сказать не могу. Остальные тоже оцепенели. У Люськи только губы шевелятся. Так и стояли, пока мяч не скрылся за перегородкой. Ну, или простенок какой там раньше был, да обвалился…

Серега, помню, шепотом длинно так выругался, хотя при девчонках никогда раньше не матерился.

«Сань, пошли отсюда!» — зашипела Люся. Она от страха аж позеленела, бедная.

Только она это сказала, как из-за перегородки, куда мяч-то укатился, показался человек. Именно показался, а не вышел. Откуда там выходить? Не стоял же он там всё это время! Или стоял?

Вроде не старый, лет тридцати с небольшим на вид, но седой. Одет странно, как в фильмах довоенных: рубаха полосатая, залатанные штаны заправлены в кирзачи. На голове фуражка, за спиной мешок вроде небольшой на лямках.

Как сейчас его вижу, врезался в память намертво.

Посмотрел на нас так, что мурашки по телу побежали. Как бы вам описать этот взгляд? Так, наверно, смотрят из окна поезда те, кто уезжает навсегда. Или те, кто вернулся издалека, из такого далека, что лучше бы оттуда и не возвращаться. На привидение не похож, но и не простой человек, как-то это сразу стало ясно. «Бредун!» — вспомнилось нелепое слово.