Думитру Попеску - Избранное

Он услышал песню и увидел ее лицо. Она смотрела на него: «Бетховен…»

Мотоцикл давно уехал. Рука его с силой вцепилась в землю. Больше не было слышно ничего, только тикали вместе двое часов — ее и его. В наступившей тишине секунды стучали спокойно и уверенно, унося вперед время. Время его и ее…

Перевод Д. Шполянской.

Мы жили на краю села, недалеко от леса. Возле лесной опушки был пруд, из него дедушка брал воду для поливки огурцов и баклажанов. Воды в пруду было мне по шейку. Я бил ногами и кричал, что плаваю, а на самом деле плавать не умел и прыгал по дну, чтоб не захлебнуться. Мне очень хотелось поплыть, но я не умел и боялся наглотаться воды, она была черная. И никакой рыбы в пруду не водилось, одни лягушки. Тогда я раздобыл у Трикэ две пустые высохшие тыквы, связал их веревочкой и пропустил ее под мышками. Трикэ глядел на меня, и Василе, и Илинка — дочка Мэчина, и Мариникэ глядел, сидя голышом на земле и мусоля во рту кусок спелой тыквы. Солнце припекало, и все ребята собрались возле нашего пруда, посмотреть, как я войду с тыквами в воду и поплыву. Почти все разделись и поджидали, пока я выйду из воды, — тогда они по очереди влезут в пруд, Я вошел в воду и почувствовал себя легким, как пушинка, но мне стало боязно. Словно это уже не я — я покачивался, как поплавок. Тыквы поддерживали меня на поверхности, и я не боялся хлебнуть воды. Я бил ногами и смотрел на берег. Трикэ прыгал на месте, а Василе и Илинка взялись за руки, и все визжали от радости, видя, как я переплываю пруд. Потом я вышел, чтобы обсохнуть на солнышке, а они влезли в воду; полезла и Илинка, голышом, и Бичушкэ, и Флориан, сын вдовы, которая жила возле церкви, — все ребята полезли в пруд учиться плавать. А я прыгал по берегу на одной ножке и ковырял мизинцем в ухе, чтобы оттуда вытекла вода, и кричал, и хлопал в ладоши.

Так мы и веселились возле пруда, когда к нам подошел дедушка. Он шел из леса, зеленого-зеленого. Дедушка шел по траве босиком и на руках держал козочку. Мы сгрудились вокруг него и загалдели:

— Как ее зовут?

— Как ее зовут?

— Откуда она взялась?

— Откуда она пришла?

Дедушка сказал нам, что он нашел ее в лесу, она была совсем одна. И пошел к дому, и мы потянулись за ним. Тыквы остались у Илинки. Она несла их на плече и держалась за дедушку, ухватившись за его локоть, как будто это был ее дедушка.

— Почему ее никак не зовут?

— Почему ее никак не зовут?

— Она же маленькая, — ответил дедушка. — Разве вы не видите, какая она маленькая? Она была в лесу, одна…

— Может, у нее нет мамы, — сказала Илинка.

Почти весь день мы спорили, придумывая имя козочке. В конце концов назвали ее Минодорой.

Вечером, когда корова пришла с пастбища, дедушка подоил ее и налил молока в глиняную миску. Но Минодора не хотела есть, она даже не притронулась к молоку, как мы ни совали ее мордочкой в миску. Мы смотрели на нее, и нам стало грустно, что она не хочет есть. Это была маленькая козочка, совсем-совсем крохотная. Ничего она не понимает, откуда ей знать, что она умрет, если не будет есть. И мы испугались, что она умрет.

— Дадим ей пососать молока у коровы, — сказал дедушка.

Но Минодора не могла дотянуться до вымени. Тогда мы все взяли ее на руки, нам помогал и дедушка, и подняли ее к вымени, чтобы она могла пососать. Но корова начала брыкаться и грозить рогами.

— Не знает ее, — сказал дедушка. — Давайте вымажем козочку коровьим навозом.

И мы вымазали Минодору навозом от копытец до ушей. Кожа у нее была мягкая и теплая-теплая.

Корова почуяла запах навоза, перестала брыкаться и подпустила к себе Минодору. Минодора сосала с одной стороны, а теленок, Жойан, — с другой. И она наелась досыта, брюшко у нее стало как барабан.

С этого дня все дети каждое утро собирались у нас во дворе посмотреть, как сосет корову Минодора. Она быстро росла и уже крепче стояла на ножках, прыгала, но была все такая же ласковая. И никогда не убегала от нас. Не отходила и тогда, когда мы отправлялись на пруд купаться. Наступило лето, дни становились все жарче. Минодора росла, а мы уже плавали без тыкв.

Потом началась слякоть, потом холода, но мы как будто и не знали, что бывает лето, осень, зима, и думали, что это просто погода — один день жаркий, другой холодный.

Минодора была вся чистенькая, без единого пятнышка, словно и не лежала на земле, словно вовсе не касалась ее. Она входила вслед за нами в дом, и никто ее не гнал, она не грязнила, не разбивала мисок, не прыгала на ларь с мукой. Мы с ней играли. А она легонько тыкалась мордочкой, к нам в карманы: знала, плутовка, что в карманах ей приносят хлеб и сахар. Я не мог догадаться, откуда ребята брали столько сахару, потому что его почти совсем нельзя было купить, но для Минодоры он всегда был. Минодора ела у них с рук, у всех ела, даже у Флориана, сына вдовы, которая жила возле церкви.