Гейл Форман - Я сбилась с пути [litres]

Фрейя их найдет. Остальное уладится само собой. Она набирает Харуну сообщение: «Скажи, где тебя найти».

Последний раз я видел Джеймса в погожий весенний денек, настолько же теплый и ласковый, насколько холодным и неприятным был день, когда он нашел пятидесятидолларовую купюру. Деревья цвели. Женщины в городе ходили в платьях, а парни – в майках, в той или иной степени оголяя свои совершенные тела.

Мы встретились в парке. Джеймс выглядел счастливым. Он болтал о получении вида на жительство после прожитого в Нью-Йорке года, как сможет осенью начать учебу в колледже Ла-Гуардия и что у них есть программа управления общественным питанием, хотя это не совсем то, чего он хотел, но, возможно, удастся перевестись в кулинарный институт.

Я слушал его вполуха. За день до этого Амми составила список подарков. Мне нашли портного для пошива парадной куртки. Мой паспорт вернулся из консульства с вклеенной визой.

Я переписывался с Амиром каждый день. А когда осознал, что он наделал, очень сильно разозлился: как он посмел? Кто дал ему это право? Но потом понял, что я сам. Будучи трусом, я ослабил контроль. Но мой кузен оптимистично относился к сложившейся ситуации.

– Я тебе надоедаю? – спросил Джеймс.

Я вернулся в реальность.

– Что?

– Я тут с тобой разговариваю, но, готов поспорить, ты ни слова не повторишь.

– Кулинарный институт, – произнес я. – Два слова.

Он покачал головой.

– Ты рассеянный. – Он показал на парней без рубашек, загорающих на лужайке. – Не знай я тебя, решил бы, что ты мне изменяешь.

Он был в корне не прав – сладенькими я интересовался только в рамках эстетики – и в то же время попал в яблочко. Разве свадьба с кем-то другим – не определение измены?

Он дразнился, пока не заметил выражение моего лица. Тогда поник.

Но не был опустошен. Пока что. Он еще несколько часов не скажет, что я его огорчил – разбил ему сердце. В тот момент он подумал, что я, возможно, мутил с другим парнем.

– Дже… – заговорил я.

Он выставил руку.

– Ты все еще хочешь быть со мной? – Я больше ничего другого и не хотел. Я кивнул. – Тогда я не хочу знать. Делай то, что считаешь нужным. Я твой первый и планирую быть последним, но если тебе нужно выяснить, что ты упускаешь, то я не стану тебя останавливать.

В этом весь Джеймс. Дал добро на измену, чтобы я убедился в своей любви к нему. Потому что он был бескорыстным и храбрым и любил меня.

– Только предохраняйся, потому что я не хочу подхватить какую-нибудь гадость, – добавил он.

– Не подхватишь, – заверил я.

– И ни в кого не влюбляйся, потому что я этого не вынесу.

– Обещаю, – сказал я.

Я позволил ему думать, будто мучу с каким-то парнем, а себе позволил думать, что раз он не против моих отношений с другим парнем, может, поймет и мои отношения с девушкой, с которой я даже не буду спать – по крайней мере, не часто – и которую точно не буду любить.

После этого мы отлично провели день. Прикорнули на лужайке в Центральном парке, купили еду на халяльной тележке, которая нравилась Джеймсу больше всего, и дошли до верхней части парка, где любили друг друга всякими известными нам способами, укрывшись под листвой и папоротниками и наслаждаясь приветственным весенним ветерком.

Джеймс обычно болтал во время секса, но в тот день, угнетенный моей мнимой изменой, он был тихим. Я же, обычно молчавший, был настолько переполнен любовью, страхом и болью, что кричал.

– Только попробуй найти кого-то лучше меня, – сказал он после. Затем грустно улыбнулся, и я понял, что женитьба на девушке, чтобы скрывать Джеймса от своей семьи, не то же самое, что мутить с каким-нибудь сладеньким.

– В следующий четверг, – пророкотал он, когда мы обменялись последним поцелуем под вишневым деревом, прежде чем он отправился на окраину города, а я – домой. – Снова в парке, если погода позволит.

Как легко было бы сказать «да». Выжать еще денек. Придумать объяснение, почему меня не будет шесть недель. Продолжить морочить Джеймсу голову, пока не раскрылся. Продолжить заставлять его думать, что у нас есть будущее, когда сам знал, что его нет.

Я положил руку на грудь Джеймса. Его сердце сильно билось под кончиками моих пальцев – его открытое, любящее сердце, жаждущее укрыть меня, мои секреты, мои комплексы и даже мою неверность. Жаждущее заплатить за то, о чем заботилось.

Мое сердце было дефектным не потому, что я любил не того человека, а потому, что билось в груди труса.