Александра Ронис - Добро пожаловать в прошлое! [СИ]

Теперь у Саши остался только один вопрос: зачем? Если любовью там и не пахнет, то зачем нужно было доводить до такого? О чем и спросил прямо у Влада, с трудом сдерживаясь от гнева, беспрестанно теребя в руках ручку, иначе так и хотелось врезать куда-нибудь кулаком.

– Зачем? Зачем тогда нужно было тащить ее к себе в постель? Зачем? Зачем?!

Демидов промолчал. Он много раз задавал этот вопрос себе, но не находил ответа. Какая-то смутная мысль неотступно вилась вокруг, постоянно ускользая, раздражая еще больше, упорно не желая оформляться в связные слова. Вот и сейчас, навязчивая размытая идея забрезжила в сознании, затеребила и без того натянутые нервы. Невозможно было устоять на месте, хотелось сменить позу, подвигаться, сделать хоть что-то, но чтобы зудящее жало неопределенности отстало.

Вернувшись за стол, Влад протянул руку к стоящему перед ним графину с водой, наполнил до краев фигурный стакан, начал мелкими, частыми глотками осушать его. Тянул время? Дал себе возможность собраться с мыслями? Скорее для себя, чем для Саши, хотел ответить на вопрос, повисший в воздухе. Вот только следующие Санины слова просто оглушили его, выбив почву из-под ног, столкнули в зияющую пучину отчаянной боли и стыда. Аж цветные круги перед глазами повисли.

– Ты ей мстишь, что ли?

В мозгу словно что-то щелкнуло. Спазм обхватил горло, вода, не найдя пути, забилась в нос, ринулась обратно. Демидов, выронив стакан, зашелся в надсадном кашле.

– Мстишь, – уверенно заявил Воронов, исподлобья глядя на его безуспешные потуги справиться с коротким недугом. – Мстишь за то, что ее мать увела твоего отца, да? – глаза зло сощурились: – Бл*, детский сад какой-то!

– Твою мать, а, – Влад тяжело отдышался, поморгал несколько раз, чтобы прогнать подступившие к покрасневшим глазам от усилий слезы. Першение в горле проходить и не собиралось, казалось, поселилось там навсегда, царапая и обжигая слизистую. С трудом принял удобное положение в кресле. Вот тебе и откровение, не принесшее ничего, кроме пронзительной боли, плеснувшее кислоты на остатки самообладания.

– Что делать будешь, жених?! – нервы начали сдавать и у Воронова. Градус эмоций неумолимо пополз вверх. – Доигрался?!

– Я же сказал, распишемся! – голоса в кабинете зазвучали на октаву выше.

– Х*р вас кто распишет! – Саша вскочил с места, кулаками уперся в столешницу, немигающим взглядом впился в друга. – Ты – Демидов, она – Демидова! Вы оба – Дмитриевичи! Юридически вы брат и сестра! Ты забыл, что твой отец ее удочерил?! – он уже практически кричал. – Хрен вы распишитесь! Хоть по закону, хоть за бабки! Будешь дядей собственному ребенку! Мозги включи!

– Слышь, ты угомонись, а! Хорош орать! – сердито осадил раскипятившегося Сашу Влад. – Сам знаю, что будет непросто, – продолжил уже спокойнее, глядя на него снизу вверх, – но я что-нибудь придумаю. Безвыходных ситуаций не бывает. Все равно распишемся.

Воронову стало обидно за Ксению. Влюбилась девчонка не в того, кого следует. И пусть Демидов согласен жениться на ней, но выглядит это, скорее, как одолжение. Почему бы и нет? Других-то кандидатур все равно нет. А с таким характером, как у Ксении, такую жену можно будет и всерьез не воспринимать. И неважно, что она влюбленными глазами смотрит.

– Ты на хрена ей голову запудрил? – зло процедил сквозь зубы. – Раз не любишь, раз не нужна она тебе?

Владу уже надоел этот нравоучительный тон. Теперь еще и о любви заговорили! Вот только слова эти зря на мозги капают, приводя в тихое бешенство.

– Да люблю я ее! Люблю! Это она меня не любит! Это я ей не нужен!

В воздухе повисло напряженное молчание. Осязаемое, тугое, острое. Казалось, еще слово и оно рассыплется на тысячи звенящих осколков. Следующие реплики нужно было произносить осторожно, с опаской, и оба это чувствовали.

– А как она тогда к тебе в постель попала? – вкрадчиво, еще ниже склоняясь над столом, зловеще прошептал Саша.

Влад отвернулся, откинулся на спинку кресла, неосознанно желая отдалиться. Вобрал в себя воздух с шумом, как будто последний раз в жизни. На несколько секунд отвел глаза, но Воронову этого хватило, чтобы сделать соответствующие выводы. Слишком хорошо он знал, что бывает, когда крышу сносит от ударившей в голову страсти и внутри тормоза отказывают. И живешь потом как на минном поле, и нервы на пределе. И ничего не исправить, и ничего не вернуть. Хуже не бывает!

– Ну?

– Тебе все рассказать? В подробностях? – съязвил опер. – Куда целовал? Как раздевал? – выдержка изменила ему. – А то ты не знаешь?!