Марк Леви - Влюбленный призрак

Сейчас три часа дня, скоро я поеду за ней в школу. Сегодня приятная погода, окна открыты, я слышу звяканье снующих по городу канатных трамваев. В старинном трамвае можно кататься, стоя на внешней подножке. Ветер треплет волосы, это пьянящее ощущение, немного похожее на то, как чувствовал себя пассажир старого парижского автобуса на задней площадке.

Вечерами, вдыхая запах океана, я мысленно уношусь далеко-далеко, дышу ароматом другого моря, где мы вместе смотрели на уходящий в темную даль полуостров и где вечерами мигали фонарями рыбацкие лодки.

Для меня вы тот, кому можно все рассказать, тот, кто понимает, кто любит. Поэтому я знаю, что вы поймете все, что я пытаюсь выразить словами, порой такими неуклюжими.

Любовь моя, бывшая для меня всем на свете, вы знаете, что я никуда не уехала, ибо память о вас хранится в моем сердце, как песня.

Камилла

Манон сложила письмо и убрала обратно в конверт, чтобы начать читать другое.

Любовь моя, такая далекая и такая близкая,

ваше письмо меня очаровало. Как всегда по четвергам, я пришла за почтой до востребования. Каждый раз в почтовом отделении я чувствую себя разведчицей, забирающей послание чрезвычайной важности. Такое уж ли это преувеличение? Правда, за мной никто не следит. Манон в школе, а он не знаю где, он вечно в разъездах.

Не хочется вас тревожить, но чтобы вы поняли, как мне важно вам написать, признаюсь, что с недавних пор я испытываю легкое недомогание. Честное слово, ничего серьезного. Вас, врача, я не стала бы обманывать. Но, потеряв однажды сознание на улице, я испугалась, что умру. Придя в себя, я испытала жуткий страх, что со мной что-то случится до того, как я успею все-все вам рассказать.

После того как Манон засыпает, мой дом пустеет. Нет вас – вас, который десять лет назад вернул мне мою молодость. К тому времени я была уже только матерью, дочь наполняла мою жизнь, я жила исключительно ради нее. Моей единственной целью и перспективой было сделать ее счастливой. Мои дни были подчинены ее расписанию: утром я отводила ее в школу, потом ждала, когда надо будет ее оттуда забрать. Я вела ее за руку домой, потом она сидела рядом со мной и рисовала, пока я не укладывала ее спать. По средам, если позволяла погода, мы устраивали пикник.

Когда наступали каникулы, по будням мы часто спали вместе, потому что ее отец появлялся только на выходные. Помню один летний день, был полдень, великолепная безветренная погода, спокойное море. На пляже не было ни души, Манон с аппетитом ела сэндвич, сидя в лодке, вытащенной на песок.

Я читала, как вдруг мужской голос у меня за спиной произнес:

– Если бы у этой девочки была не такая очаровательная мамаша, я бы ее отчитал.

Я подняла голову, встретилась с вами взглядом и сердито ответила:

– Это за что же?

– Я все утро чистил свою лодку, а теперь там крошки.

Вы ушли, но немного погодя вернулись с бутылкой розового вина и двумя бокалами. Ваш сын катался на пони в манеже неподалеку, и вы предложили мне записать туда дочь. Вы были так красивы, так прямы. Ваш взгляд возродил во мне давно умершую женщину. У любви свои законы.

Я записала дочь на уроки верховой езды. Каждый день мы сидели на скамейке и смотрели на наших детей. Я молчала, вы уважали мое молчание. Вы деликатно воздерживались от рассказов о своей жизни, как и я. Те мгновения, которые мы проводили вместе, принадлежали только настоящему и нам. Однажды Манон подошла к вам и сказала: «По-моему, мама вас очень любит». Я покраснела.

Дальнейшее вы знаете, любовь моя, но я должна была сказать вам, какой замечательный подарок вы мне сделали. Манон выросла в чудесную молодую женщину, а благодаря вам – и я тоже, навеки.

Но как это трудно – быть благоразумными!

Камилла

Манон читала письма матери всю ночь и прочла все до одного. Уже ложась спать, она вспомнила слова Тома́.

Она бросилась к сумке и нашла его записку.

При первых проблесках зари она распахнула окно и вдохнула запах океанских брызг.

Пятница, 10 часов утра

Тома́ ехал к пляжу Бейкер-бич. Сидевший с ним рядом Раймон ласково похлопал его по руке.

– Нам повезло, погода как на заказ, – сказал он.

Тома́ промолчал.

– Вчерашний вечер закончился хорошо?

– Лучше не бывает.