Игорь Савельев - Лицей 2018. Второй выпуск [антология]

— Егор предлагал тебя выгнать отсюда. Мол, срамные рисунки, богохульные, против Богородицы… Он у нас, знаешь, такой, за мораль, за правду. Верующий очень.

— Знаю, — разливая вино, сказал хозяин. — Всё везде одинаковое, хоть я и объездил много стран. Я слышал эти обвинения сотни раз.

— Но мы все отменили.

— Почему?

— У каждого есть воля, — невпопад ответил Кузьма и надолго замолчал. Вино было некрепким, он глотнул его, как воду, и в бокале ничего не осталось. — Дочку жалко. Она бы не поняла. Если бы я его убил. Никогда бы не поняла.

Художник усмехнулся. Борька вдруг гавкнул.

— Тихо ты, — строго приказал Кузьма, — умри. Вот…

— Никто ничего не понимает. Рисуй картины или убивай — все напрасно. Истины не осталось, все сгнило, все сгорело. Последняя конвульсия, может, и растянется на столетие, но для нас значения это иметь не будет. Мы мертвые. Любой, кто чувствует, это знает. Может, так всегда и было. Не знаю. Я в прошлом не жил — только сейчас. И конец у всего этого будет один: природа использует нас, чтобы катапультироваться на другую планету, ведь не дура же она ждать нового астероида, который со второй или третьей попытки все тут сожжет. А больше ей человек ни для чего не нужен. И уж точно не сдался он никакой Богородице или кому-то там еще.

— Кто не сдался?

— Человек, говорю же. Но то, что вы решили не делать больно близким, похвально. Рад, если моя картина поучаствовала.

Кузьма прокручивал события того вечера, не понимая, как связано то, что он сейчас слышит, с произошедшим. Художник сканировал его пристальным взглядом, из которого, впрочем, выветрилось презрение. Он потягивал вино, потом опять стал курить.

— Ты и сам поди не знаешь, что это было, да?

— Ну, откуда же мне знать? — Нестор усмехнулся. — Вы бы своего Егора спросили. Верующие, которые хотят мочить в сортире за Богородицу и вот за это все, — у них на что угодно есть ответ. Даже про бином Ньютона знают, и про дыры черные — один мне объяснял, что это глаза сатаны. А вроде не в дурке сидит, а в гордуме. Все-то им известно… А у дураков вроде меня — только интуиция.

— Да уж только лишь?

— И гнев.

Кузьма хотел было переспросить, что все это значит, но потом подумал, что художник просто забавляется, говоря не связанные друг с другом вещи, и не стоит дальше играть по его правилам.

— Допьем, и я пойду.

Нестор пожал плечами и подлил вина. Что-то теплое разлилось по телу ветерана после второго глотка, как если бы он побывал дома по-настоящему, впервые за все недели на гражданке. Всего-то надо было выпить родного крайского вина…

Они продолжили пить в молчании. Двое тихих наблюдателей смотрели на них через ночную оптику, но мужчины, поглощенные каждый своими мыслями, не чувствовали опасности, а Борька, повинуясь команде, молчал.

Разговор ничего не прояснил для Кузьмы, но почему-то немного успокоил. По крайней мере, он теперь знал, что есть умные фразы, которые каким-никаким образом способны прокомментировать случившееся. Через несколько дней к нему пришел Никита, и на этот раз Кузьма не стал прятаться в комнате, ссылаться на головные боли (они и впрямь мучили его, особенно как он остался без дела), а вышел навстречу, пригласил в дом. Как бывало прежде, дед и Полина тут же притаились в своих комнатах, Стрельцов был на море.

— Кузьма, мы с Егором думаем податься на заработки. Хотели спросить, ты точно решил нас… распустить типа? Хорошо же начали. Нас боялись. Черти действительно сваливают. Не все, но многие. Пока они не знают, что мы это… всё. Теперь бы цыганами заняться — помнишь, ты хотел? Перестреляем их, а? Или по голове настучим? И дело с концом. Нам все местные спасибо скажут. Будем сами тут власть, нам и приплачивать за защиту начнут. Чем плохо? Тебя тут все уважают, даже начальство, даже менты.

— Да, я знаю. Я это заслужил.

— Правда? — злобно улыбнулся Никита. — А мы, стало быть, нет? Ты один герой?

Кузьма помедлил с ответом. Где-то в его комнате, в ворохе вещей, лежала в шкатулке маленькая золотая звезда, которую генерал вручил за удержание чертова вокзала, стертого в порошок под конец боев.

Сколько бы ополченцев погибло, не приди на помощь отряд Кузьмы и им подобные? Если бы не подул могучий северный ветер, если бы к делу не подключились специалисты?.. Половина сопротивления была бы выжжена артиллерийским огнем в Херсонском котле, а вторая заморена голодом и раздавлена в Одессе — и укро-америкосам не потребовалось бы для того ни четырех лет, ни даже четырех месяцев. Все бы решилось быстро.