Игорь Савельев - Лицей 2018. Второй выпуск [антология]

— Так что вам надо? Пришли все-таки бить меня?

— Вот еще.

— Но тогда что? Меня однажды мочой облили. Делайте что хотите, — он развел руки широко в стороны.

— Мочой?!

— Да. Такой же «казак», как вы. Там, в Москве. Можете расчехлить свой член прямо тут и помочиться. Это же так маскулинно.

— Слушайте… я ничего такого не делаю никогда.

Кузьма на всякий случай покосился на Борьку, но тот был воспитанным псом и не метил территорию чужих домов. По крайней мере, не на глазах у хозяина.

— Вот оно как, — холодно сказал художник. — А если я вас попрошу убраться с участка, вы уйдете? Я что-то не помню, чтобы вас приглашал сюда.

— Ладно, — раздраженно ответил Кузьма. — Идем, Борька. Мы всего-то про картину пришли спросить.

— Картину? Ах да, вы же купили картину, — художник холодно улыбнулся. Он курил одну за другой. — Спасибо, что не украли. И в чем вопрос?

Кузьма с трудом заставил себя вернуться и снова посмотреть на него. В глазах художника он увидел непреклонную ненависть, и она ему понравилась. С этим можно идти на войну, даже если твое тело слабое. Стрельцов пришел к нему похожим человеком, вспомнил он, а каким ушел?

— Слушай. Давай начистоту. Я купил эту картину… и на следующий день… был момент, когда я увидел, что огонь… вот этот огонь… — Кузьма надолго замолчал, не умея подобрать слова, — все уничтожит. Разве такое бывает? Из-за картины…

— Спокойнее говорите, — попросил Нестор немного приветливее и даже улыбнулся. — И кстати, сядьте, если хотите.

Кузьма сел на маленький стульчик напротив, тот скрипнул от тяжести.

— Этот огонь из картины — мне как бы стало казаться, что он настоящий и с ними произойдет это, если я убью мальчишку. Дочкиного мальчишку, понимаешь? Я им запрещал, а они… «любовь!» — Он передразнил голос Полины совершенно непохоже. — Ну и что? Я бы убил его, понимаешь? Но если бы я убил, то потом бы и семью свою убил. Остался бы один. — Кузьма глубоко вздохнул. — Может, это все не связано, не знаю. Но дочь упомянула картину. И я ее понял. А потом этот сон. Чертов сон… — добавил он.

Художник наклонился, чтобы оказаться ближе к Кузьме, и стал внимательно изучать его, напрягая глаза, чтобы все рассмотреть под поволокой сумерек.

— Занятно, — вновь холодно сказал он, как следует насмотревшись на иссеченное шрамами лицо. — Эта картина называется «Свадьба», на ней все очевидно. На первом уровне: любовь, которая презирает препятствия внешнего мира. Но есть уровни глубже: тяга к миру, иррациональная надежда, идущая от нашего так называемого интеллекта, что войну можно закончить, что она не будет вечной, хотя вся наша история говорит об обратном.

— До укров много лет не было войны.

— Была, — отрезал художник. — Каждый воюет. Иногда за себя, чаще — за флаг местности, на которой родился или которая платит больше. Я написал картину о том, что есть надежда одолеть войну, а значит, превозмочь свою человеческую природу. Никто не видел мирного времени — когда люди перестают ненавидеть, но многие еще надеются, что такое возможно. Я — нет. Но если допустить, то вот не знаю, как изобразить такой миг, кроме как венчанием человека и ангела. Вот что на картине. Может быть, ваша дочь сумела это увидеть. Так бывает. А вы — сквозь ее чувство к вам.

— Не знаю, — хмуро сказал Кузьма. — Но если бы я их убил…

Он вдруг резко встал, чтобы убежать от этой мысли, которая все еще виделась неизбежным концом всего. Шагнул было прочь, но художник остановил его:

— Нет ничего, что вы не убили бы на войне, да?

Кузьма вновь обернулся, уже во второй раз приманенный этим ровным, но полным чистой злобы голосом.

— Мне ничего от тебя не надо, ясно? — негромко, но страстно сказал ветеран. — Я просто хотел понять.

— Я говорю этому миру каждый день ровно то же. Думаете, помогает? — вставая, ответил художник, и Кузьма в одну секунду увидел в нем воина. Он оскалился, и художник улыбнулся в ответ, хотя ничего больше не было сказано. Несколько секунд они молчали, и это было странно, но Кузьма больше не хотел уходить и не ощущал, что его гонят прочь. Оказывается, этот был тоже сильным, но по-другому.

— Я принесу вина.

Не производя звука ни одним своим движением, как если бы он был единым целым с травой и почвой под ногами, художник ушел в дом. Загорелся свет в ближайшем окне, потянулись минуты ожидания. Кузьма глубоко задумался, протянул руку, и под нее покорно скользнул Борька. Потом Нестор вернулся переодетый в легкие летние брюки, рубашку с короткими рукавами, поставил на столик между ними два бокала и бутылку.