Игорь Савельев - Лицей 2018. Второй выпуск [антология]

Кузьма не помнил такого уговора, но решил не спорить. Он понимал, что женщина может иметь в виду нечто никогда не произнесенное — так часто делали политики Одесской республики, которых он ненавидел. Обида и злоба стали подступать к горлу.

— В общем, так. Ты никому, кроме армейки своей, не сдался, а у них память короткая. Если хочешь тут кем-то быть, то либо решай со своими головорезами проблему. Сейчас же. Либо я им, — она опять ткнула в полицейских, — скажу, что ты ничего контролировать не в состоянии. И тогда они решат по-своему. А они решат.

— Их тут не будет, — процедил Кузьма, сделав глубокую затяжку и пустив дым поверх головы женщины; та снова закашлялась, но ненадолго. — Потому что так нельзя. А не потому что эти, — он качнул головой в сторону дома. — Я никого не боюсь. Я их каждого… — Он зло улыбнулся.

Перед глазами ненадолго возник Санек — некрасиво распластанный в перевернутом вверх дном доме, в кровавой луже, с единственной ножевой раной — убийца пронзил сердце одним точным ударом. Кузьма не сомневался, что мог это сделать только солдат.

— Все вы смелые, пока в участок не привезут. А оттуда все зайчиками выходят. Или трупами. Накосячишь — проверишь на себе!

Не дожидаясь ответа, она ушла разговаривать с оперативником. Когда ветеран лениво вернулся к крыльцу, женщина показала на него оперативнику и громким шепотом сообщила:

— Этот человек мне пообещал, что позаботится, чтоб тут больше такого не повторялось, ты видишь?

— Вижу, — спокойно кивнул опер.

— Предупреди, будь добр, Бориса Семеновича. Скажи, что этот разберется и обеспечит… а пока он разбирается, его трогать не нужно. Последний шанс ему, ладно? И вот их пока допрашивать не надо. Договоримся? Они армейские…

Опер закатил глаза, но кивнул.

— Смотри, Кузьма!.. — сказала она напоследок. — И вообще, чего ты тут трешься? Езжайте делать!

Переселившись к Кузьме, Стрельцов проводил почти все утреннее и дневное время, купаясь в море, перемежая это чуткой полудремой на камнях. Он выбрал точку на побережье подальше от поселка: несколько валунов в три человеческих обхвата, выбеленных водой и солнцем и гладких, как будто кто-то с любовью обтачивал их огромным инструментом, а потом выложил горстью на отмели.

Дни казались Стрельцову одним бесконечным погружением в море, по которому он движется без отдыха много бессонных, сонливых часов, отдаляясь от суши и переходя в не изученное человечеством состояние. Прошло уже изрядно времени, а Марина больше не являлась — может быть, ее сожгло солнце второй половины мая, а может, сознание самого Стрельцова вычистил и освежил ветер, и он не умел больше усилием воли вызвать осязаемого призрака. Впрочем, он все еще слышал эхо ее смеха в волнах, видел улыбку в танцующих по глади отражениях солнца, ловил запах на собственной коже, пропитанной солью и любовью к умершей невесте. Теперь она, пожалуй, гораздо больше была в нем, чем раньше, и он не беспокоился, что не видит ее рядом.

Стрельцов проверял холм, с которого, как полагал, за домом Кузьмы могли наблюдать наемники. Несколько ночей он сидел в засаде, но никто не появлялся. Возможно, убийцы чего-то выжидали или какое-то дело отвлекло их, спугнула третья сила. Чутье ничего не подсказывало Стрельцову, но он не думал, что укры просто отступились, тем более теперь, когда Кузьма стал более уязвим в одиночестве, лишенный отряда. Бывало, наемники приходили за ветеранами прямо в их дома, минировали машины или добавляли в пищу яд, но в этом отношении Стрельцов был спокоен до тех пор, пока участок стерег Борька.

Катя приезжала к Кузьме несколько раз, но тот упрямо отсылал ее. Она просила Стрельцова о большом интервью, он медлил. Катя пыталась вернуть его во тьму военного прошлого, и, хотя на словах играла в его игру: «Ты больше не солдат, тот человек, который нес смерть и горе, в прошлом», — он чувствовал, что Катю манит именно этот уставший и злой убийца.

В последних числах мая настал день, который с самого утра показался Стрельцову отличным от прочих. Он встал не умиротворенным, как прежде, не ощутил сладостного мирного безразличия. С первых минут после пробуждения, еще во время зарядки, он уловил тревогу всюду вокруг: в покачивании сосновых ветвей под порывами ветра, в прикосновениях травы к босым стопам.

Стрельцов надеялся, что кофе или скромный завтрак (он ел только творог или овсянку по утрам) помогут вернуть все на круги своя, но и пища была иной на вкус, не приносила радости. Со вчерашнего дня — дня убийства — установилась невыносимая жара, небо вычистилось от облаков и дымки, умылось спелым солнечным сиянием и стало кристально чистым. В восемь утра температура подобралась к тридцати.