Алексей Баев - Введение в человечность [СИ]

— Коля, — заговорил Саша, — ну что ты несешь? Ну кто нас завербует? Макарыч? Хрен на него! Неужели ты думаешь, что мы тебя предадим?

Николай грустно улыбнулся:

— Не думаю, Саня, не думаю… Знаю.

— Чего?

— Знаю, говорю, что предадите! Не по своей, разумеется, воле. Ты ж не ребенок, Саш! Понимаешь, что у каждого слабое место есть. Вот он по этому месту-то…

— Ну, какое у меня слабое место?

— У тебя? Аленка, а у Аленки — ты. Личные отношения на работе не приветствуются. Сервелант тот вообще — колбаса бывшая. Макарыч если не знает, то догадывается. Одна Наталья у нас неуязвимая. Правда, Наташ? — Николай неожиданно рассмеялся и подмигнул Наталье.

Та опустила глаза и покраснела. Не знаю, чем бы закончился этот тяжелый разговор, но тут неожиданно зазвонил телефон. Я взял трубку. Все напряглись.

— Меня к директору вызывают, — обалдев, пояснил я.

— Тебя? — похоже, никто не поверил. Не верил я и сам.

До тех пор, пока не оказался в кабинете на красной ковровой дорожке, уходящей под широкий дубовый стол, за которым еще три дня назад сидел всеми нами любимый старенький академик, а теперь мне навстречу поднялся тот, кого я, впервые увидев, окрестил Дедом Морозом. Сейчас сходство с добрым сказочным волшебником улетучилось полностью. Кого же он мне напоминает? Вспомнил!

И как было не вспомнить?! Ты, Леша, смотрел, надеюсь «Человека-амфибию»? Помнишь там отвратительного такого персонажа — дона Педро, который мучил бедную Гутиеру — кажется, так ее звали, — и всячески досаждал Ихтиандру, которого заставлял рыбу ловить? Нет, вру, не рыбу! Жемчуг ему со дна вытаскивать. Рыбу-то любой дурак поймать сподобится.

Так вот, переименовал я мысленно Деда Мороза в дона Педро. Если в первом, Леша, можно хорошее отыскать, если порыться, то во втором — ни на йоту этого нет. Подлец подлецом, даром, что симпатичный на вид. И усики такие же гламурные, как сейчас говорят. Тогда, правда, таких слов в употреблении не было.

Встал он, значит, из-за стола мне навстречу с радушной улыбкой и руку протянул:

— Здравствуйте, уважаемый Сервелант Николаевич. Здравствуйте, дорогой, — а сам на кнопку селектора жмет и туда, в говорящий ящик обращается: — Зиночка, нам два кофе, пожалуйста. С сахаром и лимоном. Вы, Сервелант Николаевич, кофе пьете?

— Пью, — отвечаю, — только без лимона. Со сливками предпочитаю.

Он тут же в селектор:

— Зина, один без лимона. Со сливками.

— Хо-го-хо, — прошипел в ответ аппарат.

А дон Педро уже ко мне обращается:

— Присаживайтесь, Сервелант Николаевич, разговор нам долгий предстоит. У меня к вам, Сервелант Николаевич, предложение деловое, от которого, я полагаю, вы не сможете отказаться. — И хитро так, исподлобья, на меня поглядывает. Жучара.

Я присел на краешек стула, размышляю про себя, что за такое предложение деловое? Обратно в колбасу? Ну, думаю, люди! Полагают, Леша, что есть такие вещи, от которых отказаться нет возможности. Педро продолжает:

— Вы, Сервелант Николаевич, должно быть, удивляетесь, что я вас к себе пригласил, а не Николая Ивановича? Ничего удивительного, однако, в моем приглашении нет. У Чудова последний год очень напряженным был, ему отдохнуть следует, развеяться. Ведь медового месяца у них с Татьяной Александровной, кажется, до сих пор не было?

— Нет, но они ведь официально не…

— Знаю, знаю, дорогой мой Сервелант Николаевич, что не расписаны. Но это дело незначительное и легкопоправимое. Другое дело, что Татьяна, понимаете ли, Александровна сейчас уже не дочь директора, поэтому законный вопрос возникает, нужно ли теперь Николаю Ивановичу на ней жениться? Как полагаете? Впрочем, это не важно. Их это вопросик, только их. Правда, Николай Сер… Простите, Сервелант Николаевич. Я вас, впрочем, по другому делу пригласил.

В кабинет вошла секретарша, неся на подносе две чашечки, ложечки, кофейник, молочник, блюдце с дольками лимона и сахарницу.

— Спасибо, Зиночка, вы свободны. Ну что, Сервелант Николаевич, сами за собой поухаживаем, чай не в колбасном цехе деланные? — и засмеялся гнусно.

Фу, Леша, мне аж противно стало от этого смеха, но сдержался я. Дипломатия — штука тонкая, тончее хваленого востока.

— Не в колбасном, — говорю, — Лев Макарыч, поухаживаем. М-м-м, хороший у вас кофе!

— А то, — довольно отвечает, — бразильский, самый, что ни на есть растворимый. Новые технологии. Им, Сервелант Николаевич, лучше не сопротивляться, так ведь? Кстати, о цехе вышеупомянутом. Я вот слышал, что из любой колбасы человека можно сделать, и ни где-нибудь, а в нашем институте. А?