Таисья Пьянкова - Таёжная кладовая. Сибирские сказы [litres]

– Навроде видал… Навроде кто-то кого-то ташшил… Навроде Кувалда твово кулика… [33] Кулик – пропойный человек.

– Ой, да что жа ето такое?! Да разве от Геньки можно добра ждать?! – ударилась в голос Панева и понеслась берегом Сусветки до Чекмарёвки.

Не добежавши чуток до Облучного яра, Бузыканиха вдруг споткнулась о сонного человека и признала в нём Сысоя. Взялась было руганью да толчками опамятовать свого зюзяку, но только тут разглядела она поодаль Летасу Гнутого. Разглядела и всё поняла. А понятным ей стало то, что горбун только вот только завершил над её Сысоем своё исцеляющее колдовство. Потому-то и тащился Летаса по береговому песку нога за ногу. Заплечье ж его вздулось настолько, что голова горбуна была пригнута чуть ли не до колен…

Дотащился Летаса кое-как до прибрежного окатыша, присел безо всякой воли на тот камень, схватился руками за голову и… зарыдал.

Панева – баба была из добра добрая. Захолонуло в ней сердце. Не смогла она кинуться до несчастного человека, хотя бы пожалеть его. Чужое отчаянье обезволило бабёнку. Она тихо опустилась рядом с беспамятным Сысоем и себе заревела. И тут Панева услыхала, как под яр, из черёмушника, посыпалась шепотливая, злая матерня Кувалды.

Первые петухи пропели, когда Летаса поднял от ладоней тяжёлую голову. Панева ждала, когда горбун побредёт в сторону мельницы – собралась скрытно проводить его до Пересмехов, чтобы Генька и в самом деле не натворил с ним беды. Но горемыка, поднявшись, покачался на слабых ногах и вдруг потащился прочь от жилья.

Не приметив унырнувшей за яр Паневы, он проволокся мимо похрапывающего на песке Сысоя, дотянул до брода, перехлюпал на ту сторону реки и подался прямиком в густой, непроглядный пихтовник.

Может, намеревался, до наступления полной лихорадки, травку какую лечебную в тайге для себя отыскать? Кто его знает.

А немного погодя узрела Панева, как ниже по течению завсплёскивала вдруг Сусветка лунной волною, как метнулась тем берегом Кувалдина тень, как слилась она своей темнотою с лохматой непроглядностью тайги.

Хорошая была у Сысоя-плотника жена. Хотя и шумливая. Только и со своим шумом всегда уместная, как весенний ливень.

Махнула Панева на своего благоверного беспечной рукою: никто-де сокровище моё не умыкнёт, и понеслась будить Изота с Ульяною. Так вот прямо и запалила она весь пересмеховский дом стуком да криком:

– Какого лешего спите развалились?! Ето пошто ж вы такие беззаботные? Пошто заступника своего на произвол пустили? Ить, случись с ним беда, Кувалда не меня рядом с собою под венец поставит. Ну, что глаза вылупили?! Бегите, спасайте Летасу. Ить горбун теперь-ка и от воробья не отобьётся…

И хотя вконец переполоханная Панева кричала много лишнего, однако Ульяне хватило и того, что, о Летасе говоря, она не забыла и Генькино имя упомянуть да не помедлила при этом показать рукою на заречный пихтовник.

Быстрее птицы-ласточки полетела Ульяна смурным лесом-тайгою. И ведь, скажи на милость, ни разочку она не споткнулась в темноте, ни одного предела в поспешности своей ногой не зацепила. Вроде бы даже коленчатые да ползучие корневища вековых лесин заувиливали перед её полётом, пни-колоды расползаться взялись. Ни единая веточка даже не подумала ухватить её за косу девичью.

Только лишь пихточки-подросточки, шаловливые Ульянины однолетки, осмеливались погладить сверстницу на бегу, а потом долго махали ей вслед мягкими своими лапками…

Похоже, что сама Ульянина судьба торопилась-бежала поперёд хозяйки; похоже, что она, услужливая, и не дозволила тайге замутить Летасовой выручке горячую голову да хотя бы на малую малость отклонить её от взятого направления. А ведь с Паневою Бузыканихой да Изотом Пересмехом тайга особо не миндальничала, строгого норова своего не меняла. Мало того, что поиссадила их, пообщипала, точно лиса курят, так ведь закружила-увела чуть ли не в другую сторону. Как такое могло случиться? Вроде бы и луна была старательная, только что на нос им не садилась. Ведь, ей доверяя, можно было бы до самого Китая добежать не заблудиться. А вот поди ж ты! Бывает, что и веник стреляет. Зато Ульяну, повторяю, будто бы кто за руку вывел на просторную среди пихтача прогалину.

Она ещё путём-то и не успела на ту елань выскочить, а уж молодыми глазами разглядела Кувалду. Вот он с той стороны поляны вылазит из чащи лесной; пыхтит, волокёт одним захватом чуть ли не целый воз дрому. Здоровый всё-таки бугай! – хоть роту пугай. Свалил сушняк кучею посреди прогала и повторно в трущобу полез. Хоть и без того навалил ворох – чёрту не перепрыгнуть.