Таисья Пьянкова - Таёжная кладовая. Сибирские сказы [litres]

Никто, однако, в клетуху не воротился, не представился хозяину и огня в лампе не засветил. Пришлось Корнею пересиливать себя – не век же истуканом сидеть.

Встал он на слабые ноги, из дому вышел. На дворе полные сумерки. На небе ни луны, ни звёздочки. Только вьётся, мельтешит в воздухе мартовский лёгкий снежок. При нём ясно видать, что по двору натоптаны одни только разлапистые следы тяжёлого на поступь Тихона. Корней за ворота выбрел – и там никого. Протоптанный в сторону реки Толбы медвежий след Тихона успело припорошить снегом. Боле ничего. Лишь какая-то крупная птица минует облётом заречное село Обзорино. Должно быть, идёт на дальние кедрачи. То ли глухаря понесло на скорое токовище, то ли неясыть оголодала – решила поохотиться, а может, и впрямь… ведьма полетела… полощет над землёю чёрной раздувайкой…

Насчёт ведьмы не Тихон сочинил. Последнее время стали многие поговаривать, будто бы появилась в тайге серебряная девка. Прикрыта девка чёрным балахоном, который служит ей заместо крыльев. Придумано ещё, что её вроде бы диким вихрем на землю с луны сдунуло, что никакая она не ведьма. Просто на луне все люди таковы. А имелось убеждение ещё и такое, что никакой вихрь ни с какой луны её не сваливал – это колдуньи Стратимихи дочка. Прилетает она из тайги до Юстинки Жидковой, дружбу якобы с которой старательно охраняет от людей, а особенно от матери.

Ерунда, конечно, собачья. Но ежели эта ерунда и вправду имеет облик ведьмы, так неужто ей захотелось пахать ночное небо только для того, чтобы погасить огонь в лампе? Чепуха, конечно. Но ведь кто-то в доме был. Или Корней совсем уж с ума рехнулся?

С тем и воротился Мармуха в дом. Опаскою забрал из своего закута лампу, в избе поспешно насадил на её фитилёк живой свет, однако в клетуху пойти не поторопился. А присел в избе на лавку, стал прикидывать:

«Может, Тихон какую шутку надо мной вычудил? Может, надеется пуганым меня сотворить, чтобы я никак не сопротивлялся его разгулу? Люди-то пересказывали, что Тишкина свора грозилась из меня идиота сделать. Я, видите ли, брату плешь проел. Видно, и девку таёжную они придумали – Юстинку опорочить, потому как она всею душой меня жалеет. Грозится свору наказать. Да что она с ними сделает? А с этих штукарей любая проделка станется…»

Станется не станется, а на этом выводе Корней немного успокоился. Но боязнь вовсе не покинула его. Всё казалось, что по оконцам не снег шебаршит, а кто-то огромный, сизый трётся поседелой спиною о стекло. Поленья в печи стреляют – не совсем просохли за долгую зиму. Ворошатся поленья в огне, а представляется, что кто-то через трубу в устье печное спрыгнул и сейчас вылезет наружу…

И всё-таки не идётся ему в клетуху. Что делать? Уйти бы сейчас ему из дому совсем, переночевать бы где-нибудь. Да кому такой ночевальщик нужен? Обзоринцы давно говорят, что, мол, старшой Мармуха Юстинки Жидковой не лучше. Потому девка и бегает за ним. А Корней лишь вид кажет, что не хочет молодой красоте жизнь портить. Сами же они давно сладили… Чего Корней с Юстиною сладили, о том, правда, речей не заводили. Да и что же, кроме Юстинки, никто на Тараканью заимку не ходил, что ли? Поспешал до Корнея всякий народ – и девки, и бабы, и мужики, и парни: кому примерку, кому пошив…

По-всякому жизнь на земле строится. А у старшого Мармухи была именно такая.

Вот сидит Корней в избе, голову повесил. А на ум лезет всякая чертопляска.

«А что, ежели, – думает, – я, в своём горе, и в самом деле у сатаны на примете? Ох, взять бы насмелиться да продать ему душу! Только бы избавиться от поганой образины! Можно было бы тогда позволить Юстинке любить меня…»

Вот в это время и взялся во дворе страшный гомон: захлопало калиткою, захрустело ломким снегом, дурным пением наполнилась тишина…

Корней с лавки точно ошпаренный соскочил. Не разобрался, что к чему, на колени перед иконой упал. Давай креститься на образ Богоматери, давай поспешно каяться в том, что допустил до себя лихую думу. Да только не дал ему путём разговориться с Богородицей голос родного брата. Оказалось, что никакие не посланники сатаны прикатили до Корнея за кровавой договорной подписью, – воротился на весёлых ногах беспечальный Тихон со всею своей колобродиной.

Но на этот раз сборище братово Корнея не раздосадовало. Скорее наоборот: ему вдруг занемоглось хотя бы таким способом отделаться от одиночества, которое подступало сегодня до него, можно сказать, с ножом к горлу. Однако бубнявый за окном голос Тихона неожиданно да во всю пьяную неосторожность доложил собутыльникам своим: