Лев Воробьёв - Перед жарким летом

— Ольга Сергеевна! Есть очень серьезное для вас — и для меня — предложение...

Она странно испугалась и, чтобы прикрыть, притворилась неуслышавшей, заторопилась.

— Боже, как холодно! Кто бы мог подумать, холоднее, чем в Сибири. Подсадите же.

Хорошо, отложим до Москвы. В вагоне он поглядывал из-за газеты. С ней легко будет работать: моральная сила обращена против физического недомогания, а мы поможем. Исследуем неврологический статус, запустим по всем отделам. Немало поучительного для новой теории: всеобщая зависимость телесного и духовного. И откроем барокамеру операцией суперювелирного класса, технически преодолеем разлитой арахноидит. Он мог стать не только попутчицы, своим собственным благотворителем. Конечно, придерживаясь основного правила врачебной этики, деонтологии, которые не все еще соблюдали: относись к больному как к личности, а не как к объекту лечебных действий.

Она и не заметила, как уснула. Веки были спокойны, под глазами голубые тени. Пришло одно из счастливых мгновений. Как одинаковы во сне женские лица, как похожи они на детские. Так спала Наташа. И так, наверно, спит Лёна Ореханова.

За окном промелькнули деревья задымленной, изломанной, жалкой рощицы. Лёна-Лёна. Надо быть готовым ко всему, и к плохому. И к очень плохому. Надо, чтобы не было срыва, сшибки.

Почему он вдруг так подумал?

В двояком свете неушедшей зари и газосветных ламп привокзальная площадь была емкой и печальной. Высилась громада «Ленинградской», мчались машины. Москва.

Их встретил шофер; уловив директорское желание, перехватил ее поклажу. Ольга Сергеевна заупрямилась было, но Косырев почти втолкнул на сиденье. Предварительного объяснения так и не вышло. Он сел впереди, чтобы совсем не напугать. Проехали полукружье института Склифосовского, эстакаду.

— Стойте, остановите...

— Терпение, сейчас все разъяснится.

Твердость подействовала, она примолкла. Машина нырнула в мелькание тоннельных огней. Яркие вывески, скверы Ленинградского проспекта, дальше, дальше. Поворот. Он усмехнулся — в стекляшке кафе заседала кучка молодых сотрудников, и кто-то размахивал руками; обсуждали свои проблемы. И вот он наш тихий переулок, среди веток светились корпуса.

Машина остановилась. Она выскочила, готовая обороняться, но Косырев кивнул на таблицу, и тревожная улыбка прошла по ее лицу.

— Надо, — сказал он. — Нужна операция.

На крыльце сидели больные в синих с белыми полосками халатах. Они прошли через приемный покой, где и в этот час томились, ожидая известий, родственники — может, безмерного горя. Капитан вернулся на корабль, к нему устремились, но он повернул в коридор и ощутил привычный запах лекарств. Ольга Сергеевна, постукивая каблучками по кафелю, испуганно шла сзади. Остановилась, люди боятся больницы. Он взглядом пропустил вперед. Не утерпел, открыл попутно дверь лаборатории — никого. Рабочий день закончился, но все равно плохо, в кафе-то еще сидят. Из компьютерной донеслись тихие щелчки печатного устройства: драгоценная аппаратура не бездействовала. Шмелева тоже не было на месте.

В закутке устроились картежники и наблюдающие — новая игра, кинг, поветрие, охватившее больницы. Из забинтованных голов некоторых, чаще из-за уха, торчали золотые электроды-датчики, вращенные в мозг. Приходившие наведать пугались, но куда гуманнее, чем вторжение с трепаном... Громкий, хорошо не с матерком, разговор. Заметив среди игроков Букреева, Косырев просветлел. После тяжелейшей травмы, — упал с подъемного крана, — череп собирали заново. Теперь, сощурившись от зажатой в зубах сигареты, Букреев объявил ералаш и сладко шлепнул карту. Сливовые глаза из-под бинтов худощавого, больничио-белого лица были осмысленными и беспощадными.

Косырев остановился. Больные проворно спрятали курево, накрыли карты. Примолкнув, ждали, что скажет.

— Н-да, нехорошо... Я больше о сигаретах. Считаете, здесь маги и чародеи? Прошу уяснить, товарищ Букреев: никотин для вас, что стрихнин. Погибнете.

— Обойдется, Анатолий Калинникович.

— Нет, не обойдется. И вот еще что, это всех касается. От одного глотка — лечение насмарку. Выпишу, кто будет замечен... Ну марш, марш по палатам.

Улыбки выздоравливающих, жизнь снова, высшая награда.

Навстречу им санитары толкали каталку с неподвижным, накрытым простыней телом. Кто же? Ольга Сергеевна испуганно прижалась к застекленной стенке коридора. Косырев вздохнул... На стройке едва начали третий этаж, а теснота растет.