Вячеслав Солдатенко - Разводы [сборник]

Шли через заросшие дворы, в панельную девятиэтажку.

– Какая натура! – восхищался Ваня. – Настоящий киберпанк! В Голливуде такие пейзажи рисуют на компьютере, за огромные деньги.

– Зачем?

– Это же настоящий постапокалипсис. А у нас всё это само растёт, спасибо благоприятному климату. Интересно, что за ноги в кустах?

– Не знаю. Кто-то шёл, шёл, а теперь отдыхает.

– То есть он не всегда тут лежит? Интересно. А вот эти детские городки, похожи на пыточные устройства. И каждый подъезд как портал в иной мир. Тарковский был бы счастлив!

– Ты болтун!

– У меня логорея в путешествиях. Словесный понос. Официальное нервное расстройство, между прочим. Знаешь, Люба, тут можно не бояться войны.

– Почему?

– Ковров нельзя хотеть захватить. Всякий агрессор тут будет обобран до нитки мутными личностями в кепках…

За мрачным антуражем скрывались чудеса гостеприимства. Тётя Даша готова была вырвать и приготовить гостям собственные почки.

– Это режиссёр нашего театра, Иван Сергеевич, – сказала Люба.

– Ну да, ну да. Режиссёр. А кто ж ещё, – согласилась тётя Даша.

– Я серьёзно. Иван Сергеевич, скажите!

– Ничего подобного, тётя Даша. Я обычный Любин жених. Тракторист Иван Родченко.

– Это хорошо, когда молодые шутят. Значит, понимают друг друга, – заключила тётка. Она была полновата и красива. Если повезёт, Люба будет на неё похожа лет через тридцать. Ваня представил себя рядом с располневшей, красиво постаревшей Любой. Он бы и сам завёл животик, драную майку, штаны с пузырями. Вместе бы ездили в гости к родне. А иногда – родня к ним. Дети, дача, раз в год на юг. Уютная, праздничная жизнь.

Тётя Даша заявила, что кормить гостей нечем. Она не подготовилась. В холодильнике пусто. Борщ и голубцы. И всё. И торт из магазина.

– Интересно, а если тётя Даша подготовилась к гостям, это как выглядит? – Ваня развёл руками, показывая что-то огромное.

– Хорошо подготовилась, если еда на столе не поместилась. Я специально не предупреждаю о приезде, чтобы не лопнуть, – ответила Люба.

Тёте Даше очень нравилось, как молодые шепчутся.

На прощание целовались, как ни с кем раньше.

До автобуса час. Набродились туда-сюда, зашли в церковь. Тут тоже была икона Чудотворца, более сердитого, чем в Мстёрах. Прочитав нескладную молитву, воткнув свечей побольше, Ваня сказал Чудотворцу:

– Слушай, спасибо огромное! Прекрасно всё складывается пока что!

И кивнул в сторону Любы.

Возвращались на последнем автобусе.

– Теперь ты признавайся. Сколько у тебя было женщин? – спросила Люба.

– Да кто ж вас считает!

– Потому что считать нечего. Я уверена, ты – девственник!

– Хочешь назвать меня ангелом, – не стесняйся. Говори прямо.

– Ты клоун. От тебя не пахнет надёжностью. Сегодня здесь, а завтра где-то, целуешься с кем попало. Я бы с тобой не связывалась.

– И правильно. Я же из столицы. У нас там каждые полтора часа секс и наркотики. Что-то было ещё третье… Разврат отбил мне память. И твои глаза, о незнакомая попутчица.

– И ещё ты балабол. Мне бы стоило прибить тебя сковородой. Ради других женщин.

– А ты затейница. Но тебе нужно развивать представления о прелюдии. Нельзя останавливаться на сковороде. Придём на сеновал, покажу тебе разное.

Люба посмотрела на Ваню заботливо, как доктор на простуду.

– Будь у меня с собою ум, давно бы сбежала. Где-то он просыпался по дороге.

– Зато, Любочка, твои коленки всегда с тобой, а также ключицы, тонкие пальцы, глазища и чудесный характер.

– Пытаешься нащупать во мне выключатель сознания? Расскажи лучше про свою первую женщину. Её-то ты помнишь?

Ваня помнил. Юля. Ямочки на щёчках, попа размера «двойной чисбургер». Юля где-то прочитала, что главное в прелюдии – ходить по краю. Это значило трусы снимать нельзя. Можно водить вокруг мишени пальцем или губами, можно чередовать жар и холод, но снимать трусы – нельзя! Осада Юли длилась целый год. Каждый день, по пять часов. Ваня заходил с фронта, с тыла, пробовал с наскока, измором – всё напрасно. Тело Юли было тёплым и мягким, но нервы – из легированной стали.

Ваня чуть не трескался от напряжения. Он научился усилием воли приглашать в сны незнакомых женщин. Понимая, что это сон, ни в чём себя не сдерживал. Удивительное время было.

В дневное время разум мутился от невыплеснутой страсти. Ночью же, во сне, думалось легко и просто.

Полгода мучился. Обзавёлся букетом невротических реакций. Однажды он просто не позвонил – и всё. И до сих пор не знает, как там дела с границами. Возможно, Юля раскаялась и соглашается теперь сразу и на всё. Не для себя вырастил, эх.