– Правильно я понял: чтобы смыть пятно позора, надо побежать к реке и утопиться?
– Хороший способ. Только спектакль сначала доделай.
– А как же молва? Они ж меня сожрут!
– Ваня, скажи честно, что там было на самом деле?
– Пришла Светка. Потребовала признать, что я её люблю.
– Похоже на неё. Дальше.
– Я стал юлить.
– Как именно?
– Не помню. Возможно, обозвал её коровой.
– По сути верно, но стратегически ошибочно.
– Потом Светка на меня прыгнула.
– И ты…?
– И я ничего. Отпихивался.
– А вот это зря. Надо было целовать. Всё равно получишь по хребту, было бы хотя бы за что.
– Но она хотела замуж.
– Это проходит. Мудрые люди в таких случаях тянут время.
– Куда тянуть? Посреди процесса входит Петя – и за мной.
– Голова и ноги целы, значит, не догнал.
– Чудом ушёл! Бегал по огородам, потом пошёл домой, и вот настало это чудесное утро, где все меня ненавидят.
– Обычное дело. Каждый житель деревни хотя бы раз бывает ненавидим всей деревней.
– Но вы можете как-то повлиять? Повелеть заткнуться? Приказ какой-то издать?
Ваня изобразил машинистку, печатающую на машинке.
– Как это?
– Мне нужна рекламная компания по восстановлению имиджа.
– Нет. Переорать баб невозможно. Они – богини пиара.
– Олег Борисович, вы же знаете местную социологию. Посоветуйте что-нибудь, помимо суицида.
– По опыту прежних любовных скандалов скажу – тебе надо стать мужиком.
– А сейчас я кто?
– Режиссёр из Москвы.
– Обидно.
– Включи мачо. Сделай вид, что тебя захлестнули гормоны, что ты над ними не властен.
– И тогда меня простят?
– Ты удивишься, но – да! У нас есть один комбайнёр, его бабы за версту обходят. Он всех лапает. Просто люди знают, Володька дурной, но добрый. Хлещут по морде, но зла не держат. Наоборот, даже обижаются, если Володька не лапает. Я что ж для тебя, не женщина, – говорят. – Бондарев очень похоже изобразил обиженную доярку. Месяц на сцене не прошёл даром.
– Да сядь ты, мелькаешь!
Ваня, бегавший по кабинету, сел и стал похож на испуганную белку.
– Вот видишь! А будь ты мужиком, ты бы рявкнул в ответ.
Ваня встал, задумался.
– Возможно. А знаешь, что, Олег Борисович?
– Что?
– А пошёл ты в жопу! И ты, и твой театр! И бабы твои придурошные! И вся твоя дурацкая Клязьма!
Каждое предложение Ваня подкреплял рубящим взмахом, лицо его покраснело, воротник лопнул. Он будто подрос и стал шире.
«Ого», – подумал Олег Борисович.
Так же мгновенно Ваня сдулся, снова сел на стул.
– Так примерно? – спросил.
– Это что было?
– Мужик в моём исполнении. Мачо по Станиславскому.
– Молодец твой Станиславский. Можно даже сбавить градус. Нам же не надо, чтобы аудитория обгадилась?
– А мне кажется, хорошо было бы. Спасибо большое, Олег Борисович. До вечера. Увидимся на репетиции.
Режиссёр вернулся к себе и до поздней ночи писал что-то в блокноте, размышлял, лежал на диване и грыз ручку. В клуб он пришёл без галстука, в рубахе с закатанными рукавами. Хлопнул в ладоши так, что женщины подпрыгнули.
– Ну-ка, все на сцену! Живо! Расселись тут!
И добавил подбадривающий термин.
Артисты испуганно потянулись на сцену. Все, кроме Светки и Пети, эти на репетицию не пришли.
В этот вечер все старались, но не могли угодить режиссёру. Ваня будто осатанел. На всех орал. Довёл до слёз Ирину Павловну. Её героиня, Анарда, служанка Дианы, уговаривала госпожу выйти замуж слишком эмоционально.
– Стоп! – крикнул Ваня. – Ирина Павловна, подойдите. Вы хорошо слышите?
– Да, – кивнула Ирина Павловна.
– У вас есть ко мне претензии?
– Нет, – сказала администратор, изрядно уже перетрусив.
– Какого ж рожна, Ирина Павловна, вы не выполняете моих инструкций?
– Я выполняю.
– Вам сказано не содрогаться. А вы трясётесь как стиральная машина. И потом, вот это место «…царицы Древней Греции не гнушались отношениями с конями, быками и прочими животными» – для чего при слове «животными» вы так выразительно смотрите на меня? Вы что-то хотите этим сказать?
– Ничего.
– Вы помните, на кого я велел указывать носом при этих словах?
– На кого?
– На маркиза Рикардо и графа Федерико! Вы способны определить, кто в этом зале граф и маркиз?
Ирина Павловна утратила голос, кивнула в ответ.
– Тогда вернитесь на сцену и сыграйте служанку, а не судью по гражданским делам!
Последние слова Иван Сергеевич выкрикнул. На лбу его вздулась жила. Глаза Ирины Павловны промокли, но реветь она не решилась. Злой режиссёр казался опаснейшим из явлений природы.
Читать дальше