Он сказал:
– Прекрасно! Точно так и надо сыграть в третьем акте. Потом я тебя коснусь и скажу: «Я не просто уплываю в Испанию, я вырываю сердце из груди. Нас разделит море, его холод вылечит ожоги, оставленные любовью. Но главное – ваша честь будет спасена…»
* * *
Открыв возможность списывать непотребство на репетицию, Ваня заработал второй поцелуй.
– Это лучшая часть спектакля, – признался он. – А теперь я хочу выпросить твой велосипед.
– На пямять об этом вечере?
– И это тоже. Но в основном, чтобы доехать до дома.
Люба рассмеялась, блеснула зубками.
– Пойдём.
– К папе? Я, признаться, ещё хотел бы пожить…
– Переночуешь на сеновале. Но утром не выходи, пока папа не уйдёт. Иначе скандал будет. И ещё у нас собака во дворе. Мы её, конечно, кормим. Но она любит кости, с твоей фигурой это большая угроза.
Люба потащила Ваню за калитку. Мимо дома-торта, мимо сараев, к большому, тёмному – Ваня назвал бы это амбаром – непонятному строению.
– А как я узнаю, что папа ушёл? Надо следить за двором сквозь щели?
– Жди. Я утром приду. Полезай.
Ваня ждал третьего поцелуя на сеновале. Даже как-то неловко потянулся. Ничего не получил. Люба хмыкнула и ушла. Тонко чувствует. Из таких хорошие актрисы получаются.
«Как можно в этом спать!» – подумал режиссёр. Со всех сторон кололось и шуршало. И привкус пыли.
«Ни за что не засну!»
И мгновенно уснул.
Утром заскрипела лестница, над краем сенного облака взошла Люба.
– Доброе утро, Люба. Скажи, как тебе удаётся выглядеть на пятьдесят килограммов, а лестницей скрипеть на восемьдесят семь?
– Хочешь вилы в бок на завтрак?
Люба принесла кофе и бутерброды.
– Не по-нашему, не по-деревенски как-то. А где молоко в крынке с запахом живой коровы? Где тёплый помидор? Где колючий огурец? Где куриные яйца размером с капусту?
– Молоко в корове. Яйца в курице. Если пойдёшь добывать, возьми на нас тоже.
Утренняя Люба без макияжа и без одежды практически. Вообще, русской деревне очень к лицу джинсовые шорты. Вид на них делает список блюд несущественным. Главное в таком завтраке – виды!
– Как твоя ножка, Люба?
– Ужасно болит.
– Можно я на неё подую? Первейшее средство при ужасных травмах.
– Подуй, чего ж.
– Какая была, левая или правая?
– Да я и не помню уже.
– Для верности подую на обе.
Ваня знал, что переживает сейчас мечту всех мужчин мира.
– А Стас – твой парень?
– Многие так думают.
Остальное Ваня должен сам угадать. Женщины считают загадочность сексуальной. На деле бесит – и всё.
* * *
На следующей репетиции Ваня запретил поцелуи. Сказал, потом объясню.
Самодур! – решил народ. Как можно выбрасывать из драматургии самое интересное! Но роптать побоялись.
Все знали: Ваня увёз Любу в ночь, а вернулся на следующий день к обеду. И Люба знала, что все знают. А что она ночевала дома и Любин папа не отрубил Ване голову – ничего не значит. С точки зрения народа они прелюбодеи. И запрет на поцелуи значит только, что репетиции проходят где-то в сирени.
Больше всех за Ваню с Любой радовался Петя. Теперь из него получался отличный Фабьо, – туповатый, алчущий Марселу. Петя стал вдруг попадать в текст. Светка, напротив, испортилась. Вместо нежности зло фыркала.
– Я вижу, как ты пялишься на хозяйку! Задница графини, не иначе, светится в темноте!
– Что за глупости?
– А чем ещё она лучше моей? Что ещё могли в ней изменить шесть веков родовитых предков? Ясно, светится! – язвила Светка.
– Не ревнуй, Марсела. В конце концов, у тебя есть Фабьо. А я не хочу расстраивать графиню.
Светка в гневе выскакивала вон, тут же возвращалась. Ваня говорил как ни в чём не бывало:
– Светочка, не переигрывай. Во время пьесы надо оставаться на сцене.
* * *
Средневековая драматургия вплелась в реальную жизнь не только у главных героев. Бондарев вдруг стал подавать руку Ирине Павловне, сходящей с крыльца. Сама Ирина Павловна обнаружила балетную осанку и научилась разговаривать тихо, чуть прикрыв глаза.
Даже зрители, смотревшие представление в десятый раз, прекращали бормотать и начинали изъясняться. Вместо прежнего «вчера, как дурик, до трёх таращил пешки в телевизор», говорили «не знаю, право, смогу ли я уснуть, ночь такая душная».
Мальчишки фехтовали на лозинах в соответствии с характерами персонажей. Победитель присваивал себе имя Теодоро. Проигравший бывал разжалован до Фабьо.
– Теодоро не может хорошо фехтовать! Он мастер только по бабам шастать! – кричал проигравший.
Читать дальше