Вячеслав Солдатенко - Разводы [сборник]

Вдруг привезли декорации. Развернули длинный рулон. Оказалось, это задник для сцены с итальянским пейзажем.

На фоне дворца XVII века по морю нёсся катер на подводных крыльях. Ваня лично закрашивал его голубым фломастером.

Привезли также фанерные вазы, колонну, макет камина и гипсовую бабу без одежды. Бондарев сказал, какие всё-таки итальянки красивые!

Остро встал вопрос главного героя. Люба должна влюбиться правдоподобно. Но все кандидаты рядом с ней казались валенками. Аккуратно взвесив все перспективы, Ваня решил играть Теодоро сам. Временно. Пока не появится достойный, изящный, с умным взглядом и аристократическими манерами крестьянин. Покуда таковой не сыскался, Ваня мог говорить Любе всё то, на что в жизни не решился бы.

Коля-Тристан однажды пришёл на репетицию пьяным, его тут же уволили.

Ваня подошёл и обнял Олега Борисовича. И сказал:

– Очень надо. За Родину, за Мстёры, против Александровки!

Бондарев бросил кепку оземь, сказал ругательство и взял текст пьесы.

Пустились репетировать с самого начала. Первое явление.

Ваня и Бондарев выбежали на сцену, прикрывая лица воображаемыми плащами. Сказали нужный текст, потом Ваня побежал прочь, а Бондарев почему-то окаменел. Пришлось возвращаться и тащить его силой.

Диана должна была выбежать тут же, в тревоге и волнении, на ходу запахивая халат. Она как бы только что спала. Походки, выражающей тревогу, у Любы не нашлось. Она вышла не спеша, вульгарно покачивая бёдрами. Заговорила голосом развратной старшеклассницы.

«Это безнадёжно. Талант не просто нулевой. Он с отрицательным минусом», – подумал Ваня. Он сказал:

– Любочка. Тут нужна тревога. И одновременно надменность. К тому же тебе, по роли, за тридцать. Ты вдова. Графиня, хозяйка дворца. Проснулась от того, что по дому бегают разбойники. Тебе страшно, но честь не позволяет показать страх. Что ты обычно делаешь, когда по дому бегают разбойники?

Ваня знал ответ. Люба скинула бы халат и тем обезвредила бы всех. Обездвижила, заставила окаменеть, вынудила мечтать о свадьбе. Ванин интерес базировался на тех же постулатах, усиленных трёхмесячным воздержанием.

– Ну, я залезу под кровать. Ружьё достану, – пожала плечами Люба.

Она не умела тревожиться. Тогда Ваня показал как надо. Он выскочил из-за кулис, крикнул в пустоту взволнованно и в то же время надменно:

– Эй вы, двое, стоять! Стоять, я сказала! Я вас запомнила! Охрана! Все сюда!!.

Потом он метался, закрывал лицо ладонями. В нескольких строках Ваня успел пережить гнев, недоумение, тревогу и крайнее разочарование своей судьбой. Последнее, при взгляде на Любу, далось особенно легко.

Люба попыталась. Стало ещё хуже. Теперь она играла проститутку, которой не заплатили. Подвывала и махала кулаком. Ваня подумал: «Да пропади оно пропадом!» Как режиссёр, он обязан был объяснить эмоцию персонажа. Но если актриса тупа и всё на свете изображает вилянием зада – пусть так и будет. Нельзя умирать из-за такой мелочи, как театральный провал.

Разговор Дианы со слугами дался лучше. Ваня похвалил актёров.

– Эта сцена показывает зрителю, что Диана – знатная особа с мерзким характером. Вы все прекрасно соответствуете своим героям. Идём дальше.

– Мне добавить страсти? Моя героиня тут ругается.

– Нет-нет. У аристократок принято ругаться ледяным тоном. Не следует орать на слуг, так чтобы зрители писались.

Люба кивнула. Но не сдержалась и так отчитала Степаныча-Оттавио, что тот обиделся. Пришлось его уговаривать, объяснять, что Люба играет злую женщину, а в жизни она Степаныча уважает и даже помнит, что он плотник.

Вторая удача – диалог Дианы со служанкой Анардой. Люба против Ирины Павловны. Александровка против Мстёр. Воздух трещал от напряжения. В темноте обе актрисы светились бы синим. Все эти молнии и искры придавали сцене достоверности.

Всю любовную терминологию ренессанса Ваня передал современным, сельскохозяйственным языком. В его изложении Диана спрашивает Марселу:

– И как же он тебе признавался в любви?

Светка очень правдоподобно закатывала глаза в ответ:

– Он сказал – ну у тебя и глазища, чисто сапфиры. Ещё он считает, что у меня самые красивые в Неаполе ноги. Он три дня не мог уснуть после первой нашей прогулки. И ещё обещал утопиться, если я ему изменю. И украл у меня серёжку, на память.

Это был очень вольный пересказ оригинального текста. Поначалу Ваня стеснялся так глубоко вторгаться в исходник, но скоро почувствовал, чем бесстыдней – тем лучше. Фарс должен быть наглым и откровенным. Иначе богема не поймёт.