Олег Слободчиков - Сын леса

По глубокому убеждению Алика, не только звери, но даже птицы, которые по сравнению с хищниками совсем дуры — чувствовали, вооружен или не вооружен человек. Он прислонил к смолистой ели винтовку, выложил на сухую подстилку из хвои патроны, подумав, воткнул в кору нож. Ветер дул сверху, и в голове уже складывался план подхода к медведю: руслом сухого ручья, по осыпи, до небольших скальных столбов. Возле них, пожалуй, и стоило держаться — по поляне ближе к зверю не подойти.

Алик спустился и проделал этот путь, оказавшись метрах в сорока от медведя.

Забавная мысль пришла ему в голову: он сорвал пару широких листьев, сунул их стеблями за отворот афганки и сел, выпрямив спину, на видном месте. Перед ним была небольшая долина с высокой сочной травой. Весной здесь широко разливался ручей, текущий с верховий пади, пересыхавший к середине лета. Слева из склона выпирали небольшие скальные зубья, а за спиной была осыпь.

Заметив движение, медведь обернулся, стал пристально всматриваться маленькими подслеповатыми глазками и тоже сел, вытянув шею. Алик повертел головой с болтающимися лопухами и разлегся на траве. Медведь поднялся, осторожно двинулся в его сторону, прижимая к груди то одну, то другую лапу после очередного шага. Он приближался не напрямую, а в обход, слева, то и дело останавливался, щурил глазки, шевелил черным влажным носом.

Хоть и верил Алик в медвежье благоразумие и звериную гуманность вообще, но когда стали видны чуть попорченные желтые клыки и зеленая слюна на шерсти, ему стало не по себе. Медведь сел, отвернул голову в сторону, вроде бы даже потянулся носом к какому-то кустику, но блестящие глазки то и дело с недоумением поглядывали на человека. Не глядя на него, медведь сделал еще три шага вперед. И только тут Алик сообразил, что он отрезан он скал. Маневр зверя был понятен — не слишком-то доверяя глазам, он хотел выйти на ветер и определить, что за нахал посягнул на его угодья.

«Неужели сожрет?» — простучала кровь в висках, и мурашки побежали по телу.

Черт подери, Алик снова хотел жить. В нем смешались страх и любопытство. Он жутковато заорал, зверь отпрянул, потянулся к нему влажным носом. Алик схватил камень, швырнул, попав медведю в грудь. Тот, кажется, даже не понял, что произошло, не двинулся с места, зарычал, выгоняя чужака на открытое место.

Алик швырнул еще один камень и, не выдержав, отступил. Пролетев мимо зверя, камень загрохотал по осыпи. Медведь оглянулся — опасаясь подмоги. Был миг, когда надо было шагнуть ему навстречу, чтобы не пустить на край склона. Но Алик не смог заставить себя сделать этот шаг — подрагивали колени. Медведь придвинулся и растерянно выпучил глаза, будто получил удар дубиной по морде.

Ветер пахнул на него едкой кислятиной человеческого пота. С кошачьей ловкостью он подпрыгнул на месте — комья земли брызнули в лицо Алику, медведь поскользнулся, растянулся, прокатившись юзом по осыпи, кувыркнулся и сменил направление, быстро удаляясь.

Алик лег на траву. Сердце билось легко и ровно. Было даже грустно от того, что и среди зверей он чужак, и среди людей. Но пустота в груди заполнялась, и тоска отступала. Теперь заныло, засосало в желудке, и он только сейчас вспомнил, что не ел со вчерашнего ужина.

Алик поднялся и вернулся к оружию, срывая на ходу гроздья смородины.

Вскоре он подстрелил пару куропаток, выпотрошил их у ручья, испек на углях и съел без соли. Теперь можно было жить до ночи.

Луна взошла не сразу: сначала в потемках знакомыми тропами, потом при лунном свете Алик пробрался к своему ручью. Но здесь не пошел по тропинке, а стал карабкаться в гору, чтобы спуститься к избушке сверху, через крышу. В полусотне шагов от нее он затаился, долго прислушивался. Когда из выгребной ямы вспорхнула ночная птица, захлопала крыльями, путаясь в кустарнике, Алик уверенно спустился к двери, отпер ее и, завесив окно одеялом, засветил лампу.

До утра можно было отдыхать спокойно. Колонистам не по силам шляться в темноте. Он затолкал в рюкзак кое-что из вещей и растянулся на нарах, похрустывая сухарем. В ногах свернулась кошка. По законам леса она, домашняя тварь, не могла целый год жить здесь, оставаясь подолгу без хозяина. Но ведь как-то умудрялась выживать. Теперь урчала, свернувшись в ногах, радовалась, что хозяин вернулся. Жаль было кошку. Вдруг и выживет: вода рядом, мышей много.

Ну а если нет, то примет смерть, достойную зверя и не будет торчать ее хвост из помойки.