Маша Трауб - Бедабеда [litres]

Наши родители могли разводиться и снова жениться или выходить замуж. У нас появлялись братья или сестры, мы переезжали в другие районы, но все жизненные потрясения переносили достаточно спокойно. Мы крепко стояли на ногах, отличались завидным психическим здоровьем и точно знали, что с нами ничего плохого не случится, пока есть пирожки дяди Коли, конфеты дяди Паши и тренировки Димдимыча.

Только один раз мир не то чтобы рухнул, но пошатнулся. Я тот случай очень хорошо помню. Мы с Нинкой забежали в дверь автобуса, привычно сунули руку в пакет с пирожками, схватили по одному и откусили. Вкус был другой. Совершенно. Вслед за нами в автобус забежали наши ребята, точно так же схватили по пирожку и откусили. Нинка догадалась первой, недаром считалась самой умной и остро чувствовала настроение не только своей команды, но и соперника.

– Дядя Коля, что случилось? – спросила она.

– Ничего не случилось, садитесь уже, – строго велел водитель. Но никто и с места не двинулся. – Попадаете, как кегли, – пригрозил дядя Коля.

– Дядя Коля… – тихо сказала Нинка.

– Тата моя в больнице. Она до последнего отказывалась ехать – за вас переживала. Как вы без пирожков останетесь. Ну я ей и пообещал, что заеду куплю готовые. Она рассмеялась и сказала, что вы сразу догадаетесь – пирожки не ее. А я сказал, не догадаетесь – такие голодные, что вам все равно, что жрать. Даже вкуса не чувствуете. Как удавы. Что ни дай, все мало. Она обиделась и согласилась на операцию. Чтобы доказать мне – ее пирожки вы ни на какие другие не променяете. Оказалась права. Вы вон по куску откусили и сразу все поняли. А я за ними на вокзал ездил, всех спросил, у кого самые вкусные пирожки. Ну и взял у тетки, которая чуть ли не великой себя считала в пирожках-то. Тата обрадуется…

– Как операция прошла? – спросила Нинка.

– Хорошо. Когда Таточка узнает, что вы чужие пирожки выплюнули, так сразу на поправку пойдет. Она же боялась, что наркоз не перенесет. Сердце у нее слабое. Поеду после смены сегодня к ней, расскажу, как вы тут мне допрос устроили и пирожками подавились.

– Мы тоже поедем.

– Только вас там не хватало!

После тренировки мы двумя сборными – и женской, и мужской – поехали навестить жену дяди Коли в больнице. Мы ведь и не знали, что ее зовут Тата, Татьяна. Никогда ее не видели.

В больнице нас не пускали в палату, но потом сдались – две команды волейболистов, здоровенных, галдящих подростков-переростков проще пустить, чем что-то им объяснить. Тата оказалась удивительно красивой женщиной – тонкой, нежной, с прозрачной кожей, казавшейся намного моложе дяди Коли. А мы-то думали, что жена дяди Коли – толстая и старая. С собой мы притащили едва надкусанные пирожки и предъявили их Тате. Она улыбалась. Дядя Коля не смог сдержать слез. Тата обещала поправиться и снова печь для нас пирожки. Дядя Коля потом говорил, что мы спасли его жену, врачи не верили, что она выкарабкается. Значит, не зря он столько лет проработал на этом маршруте, хотя сто раз собирался уволиться, и не зря Тата пекла свои пирожки, на которые дядя Коля уже смотреть не мог. Выходит, все ради этого момента. Ради того, чтобы его любимая жена смогла выздороветь.

– Никогда не знаешь, что тебя спасет, – любил повторять дядя Коля, – иногда и пирожка хватает.

И этот рецепт я тоже выучила на всю жизнь. Никогда не знаешь, что тебя может вытащить и заставить жить.

В тот день, когда развеивали прах Димдимыча, дядя Паша и дядя Коля остановили автобусы и вышли вместе с нами. Мы собрались в шесть утра. Открыли коробку, взяли по горстке и одновременно раскрыли ладони. Еще минуту постояли, глядя, как быстро разлетается прах, а потом разъехались по своим делам. Димдимычу это бы понравилось. Он считал, что единственной уважительной причиной не явиться на тренировку может быть смерть. Остальное – не повод для прогула. Вечером мы снова собрались в буфете нашей спортшколы, просто так. Такое пиршество не смог бы организовать ни один ресторан. Тата напекла свои знаменитые пирожки. Буфетчицы наделали салатов. Дядя Паша принес ящик коньяка, который не пойми какими путями ему достался, и здоровенный кулек разных конфет. Мы смеялись, вспоминая любимые шутки тренера. И спорили, кого он любил сильнее и кого больше гонял на тренировках.

Только один раз повисла тишина. Когда Нинка сказала, что он любил всех нас, потому что мы и были его семьей. Как мы не знали, что жену дяди Коли, много лет кормившую нас пирожками, зовут Тата, так не задумывались о том, что у Димдимыча нет семьи. Да, про его романы с нашими биологичкой и химичкой все, естественно, были наслышаны. Лидия Ивановна и Наталья Ивановна сидели тут же, рядом, а когда развеивали прах, держались вместе. Но из законных родственников у Димдимыча имелась только сестра, то ли двоюродная, то ли троюродная, которую с трудом нашли и вызвали в столицу как единственную родственницу и наследницу. Эта странная женщина – грузная, одутловатая, откровенно неприятная – жила в Белгороде и ничего про своего брата не знала и знать не хотела. Но она быстро собралась и приехала, видимо, рассчитывая на богатое наследство. Ведь Наталья Ивановна, которая ее нашла, сказала, что ее скоропостижно скончавшийся брат был великим тренером, а Лидия Ивановна предложила возместить расходы за проезд и пообещала, что родственнице не придется платить ни за место на кладбище, ни за поминки. Ну и женщина смутно припомнила, что к ее матери в Белгород действительно приезжала дальняя родственница, вроде как тетка, с сыном Димкой. Они пожили дня три-четыре и уехали. Больше ни о тетке, ни о ее сыне эта женщина ничего не слышала. Родственница, обильно потевшая, с одышкой, согласилась на все странные условия захоронения – кремацию, развеивание праха. Ее потрясло количество собравшихся проводить Димдимыча в последний путь людей. Но еще больше потрясло то, что все стали спускаться в овраг, включая водителей автобусов, заблокировавших движение. Родственница, конечно, сообщила Лидии Ивановне, что все это странно и безбожно, не по-христиански, не по-людски, но Лидия Ивановна не стала ее слушать. Тогда женщина обратилась к Наталье Ивановне с вопросом о наследстве. Та выдала ей несколько листков, исписанных мелким почерком Димдимыча.