Маша Трауб - Бедабеда [litres]

Так что инструмент был благополучно доставлен в нашу квартиру, а Уркатолик, получив деньги и водку, пошел в церковь ставить свечку за упокой души раба божьего Романа. Баба Нюся ходила вместе с Уракатоликом и убедила его, что в подобной ситуации выпить сто граммов не грех. Даже двести – не грех. Я в этот момент разматывала инструмент, заботливо укутанный бабой Нюсей. Илья обещал исполнить «Собачий вальс».

Поскольку весь подъезд оказался включенным в транспортный коллапс и каждая соседка задним числом предлагала способы разрешения необычной дорожной ситуации, крик Лидии Николаевны, вдовы покойного дедушки Ромы, услышали, естественно, все. Позже все поголовно утверждали, что именно они сразу почувствовали неладное и бросились на помощь.

Лидия Николаевна, это упоминание важно для полноты описываемой картины, активно участвовала в самодеятельности местного Дома культуры – пела народные песни. И даже считалась звездой и незаменимой солисткой районного ансамбля песни и танца «Крапивушка». Почему «Крапивушка»? Потому что «Рябинушка» была занята конкурентами из Дома культуры соседнего района. «Калинушка» тоже имелась. Как и «Малинка», «Калинка», «Березонька» и прочие «Сосенки», «Журавушки», «Лебедушки». Так что у нового коллектива особого выбора не было.

Несмотря на почтенный возраст – в прошлом году отмечали юбилей, семидесятилетие, – Лидия Николаевна и пела, и притоптывала, и лихо круги по сцене наворачивала. Голос, конечно, был не тот, что в молодости, но сейчас она кричала так, что без всякого преувеличения услышал весь подъезд. Все соседи без труда нашли, откуда раздавался профессионально поставленный вопль, и ввалились в квартиру соседки – той, что согласилась приютить покойного дедушку. Про эту одинокую соседку, кстати, известно было немного. Вроде бы имелся сын, но жил в другом районе. Вроде бы муж тоже когда-то числился в жильцах дома, но куда делся, никто не знал. Соседка не ходила в местную булочную, церковь, с внуками или собакой не гуляла, в самодеятельности не участвовала. Жила затворницей, но сказать о ней что-то плохое тоже никто не мог, за неимением дополнительных данных.

– Рома! – голосила Лидия Николаевна на одной ноте, профессионально брала воздух, следила за диафрагмой, думала, что стоило выпить коньяку для связок, и снова выводила: «Рооомааааа!»

– Что с ним? – спросил муж дочери Лидии Николаевны, то есть зять, первым ворвавшись в квартиру соседки. Он оглядел помещение – гроб на месте, дедушка тоже.

– Он живой! – с новой силой заголосила Лидия Николаевна. – Такой красивый! Никогда таким не был! Даже в молодости!

– Ну да, хорошо выглядит для покойника, – согласился зять. – А что не так-то?

– Это не мой Рома! – кричала Лидия Николаевна, почувствовав необычную, давно забытую силу в голосе и получая наслаждение от присутствия благодарной публики, которая все прибывала и уже не помещалась в квартире, напирая с лестничной клетки.

– А кто? – уточнил на всякий случай зять, предположив, что теща от горя тронулась умом.

– Рома! Но не мой! Подменили! – Лидия Николаевна сделала вдох и вдруг взяла ту ноту, которую не могла взять последние лет двадцать, а то и тридцать.

– У него что, губы накрашены? – уточнила дочь Лидии Николаевны, придирчиво разглядывая покойного папу.

Соседи зашумели и начали выдвигать версии – кто-то соглашался с дочерью, кто-то говорил, что точно подменили дедулю. Кто-то даже авторитетно заметил, что душа дедушки Ромы отлетела раньше положенного, вот он и изменился в лице.

Наконец все посмотрели на притихшую соседку, имени которой никто не знал, приютившую покойного.

– Если хотите, я все сотру, – сказала тихо она.

– Что – сотру? – Лидия Николаевна резко перестала кричать с народными интонациями.

– Все сотру, – ответила соседка. – Я как лучше хотела, чтобы потом в морге вам не тратиться. Я гример, раньше работала гримером. В кино. Мы из живых могли сделать мертвых, а из мертвых – живых. Профессия такая. Вот и хотела сделать вам приятно.

Тут снова все затихли.

– Мам, ну папа правда как живой, – нарушила тишину дочь Лидии Николаевны. – Давай так оставим.

– Да у меня у самой чуть сердце не остановилось! – ответила Лидия Николаевна. – У него румянец, какого у меня сроду не было!

– Мам, смотри, папа улыбается, – сказала дочь. – Может, ему хорошо? Может, ему нравится?

– Ненавижу эту его ухмылку. Каким живой был, таким и после смерти остался. Даже в гробу не может сдержаться.