Вячеслав Прах - Храм мотыльков [litres]

– У меня много времени, я охотно подожду, – сказал, обернувшись к своему пациенту, доктор Браун перед тем, как покинуть палату. Краем глаза он заметил на столе, возле вазы с цветами, маленький предмет, которого вчера там не было.

Он изо всех сил напряг глаза, пытаясь рассмотреть этот странный предмет, но ему этого сделать не удалось. Освещение в комнате было плохое.

Доктор Браун подошел ближе к столу и теперь ясно рассмотрел у вазы маленького оловянного солдатика, который раньше стоял в углу комнаты.

«Зачем Гарри его туда поставил?» – задумался Фредерик и решил спросить об этом у санитара при первом же случае.

– До встречи, Безымянный.

Вновь – тишина.

Доктор вышел из палаты, закрыл ее на ключ, а затем заглянул в соседнюю дверь, из которой лился свет.

Уильям Бах стоял и смотрел в окно. Доктор Браун не заметил в его ушах наушников, а потому решил зайти и поприветствовать молодого человека.

– Доброе утро, Уильям.

– Доброе утро, Фре, – сказал юноша, по-прежнему продолжая смотреть в окно. Фредерик уже успел привыкнуть к такому довольно странному типу общения, когда собеседник избегает смотреть в глаза.

– Как ты себя чувствуешь?

– Хорошо. А вы?

– Замечательно. Сегодня необыкновенно солнечный день. Не хочешь выйти на улицу и прогуляться по свежему морозному воздуху?

– А? Что? – Уильям как-то странно отреагировал на это вполне нормальное и естественное предложение.

– Не хотел бы ты выйти на свежий воздух, Уильям? У тебя в комнате душно, твоему мозгу не хватает кислорода. Если ты будешь выходить на улицу хотя бы два раза в день, то начнешь чувствовать себя гораздо лучше и будешь крепче спать.

– Мне здесь хорошо. Мне не душно.

– …

Доктор Браун понял, что не с того начал разговор с юношей.

– Как твоя хризантема?

Уильям вдруг перевел взгляд на свой цветущий желтый цветок, за которым он так старательно ухаживал изо дня в день.

– Как всегда, он цветет.

– Он?

– Да, он, а что такого?

В мозгу доктора Брауна что-то не сошлось, а потому ему в это мгновение стало мучительно больно, впрочем, как и всегда, когда не хватало какой-то детали конструкции, но он даже не подал вида.

– Ты сказал «он», потому что цветок или потому что у него есть личное имя?

– Имя есть.

Уильям снова перевел взгляд в окно. Сегодня почему-то и он был не особо настроен на общение. Фредерику приходилось буквально вытаскивать из него ответы на свои вопросы.

– Как ты называешь свой цветок, если не секрет?

– Военный.

Такой ответ был полной неожиданностью для доктора Брауна. Этот юноша был, пожалуй, самым непоследовательным человеком в его окружении за все недолгое время, проведенное в этой больнице. Безымянный тоже пришел на ум Фредерику, но он сразу же окрестил его безумным.

– Уильям, ты мне говорил, что упоминание о военном причиняет тебе боль. Так почему ты назвал так свой цветок, ассоциируя его тем самым с болью?

– Этот военный, что в горшке, не вызывает во мне боль, Фре.

– Но почему, ты разве не думаешь о нем, когда смотришь на свою хризантему?

– Думаю, но мне от этого не больно, а даже наоборот.

– Наоборот? Объясни, пожалуйста, что это значит.

– Это значит, Фре, что я смотрю на военного и понимаю, что могу сделать ему больно и даже его убить. От этой мысли мне всегда становится хорошо. Понимаете?

Доктор Браун решительно ничего пока не понимал.

Общение с детьми ему всегда давалось с большим трудом в силу разных взглядов на одни и те же вещи. Зато беседа с ними всегда казалась ему познавательной и чрезвычайно интересной.

– Понимаю. А почему ты так ухаживаешь за ним, почему не даешь ему умереть, если это доставило бы тебе радость?

– Нет, Фре, – юноша начал немного злиться. – Вы меня не поняли! Я не говорил, что мне хочется, чтобы он умирал. Мне нравится знать, что его жизнь находится в моих руках и что я в любой момент способен его убить, если захочу!

Но мне кажется, что если я порву на части военного, то мне не станет хорошо, а даже, наверное, наоборот. Я наливаю в него воду и протираю каждый день листья, чтобы он был красивым. Нет, я не хочу, чтобы он умирал, но мне нравится думать о том, что я могу его убить. Теперь вы понимаете, Фре?

– Да, теперь я все понял, Уильям. Прошу простить мне мою невнимательность. Позволь спросить у тебя еще кое-что: а мама твоя тоже ассоциативно присутствует в этой комнате?

– Да.

– Позволь мне выдвинуть свою версию, Уильям, так сказать, реабилитировать себя в твоих глазах…