Джонатан Франзен - Конец конца Земли

Трапезы на «Орионе» неизбежно приводили мне на ум санаторий в «Волшебной горе» Томаса Манна: три раза на дню – стремительное движение в столовую, герметическая отгороженность от мира, неизменность лиц вокруг столов. Вместо фрау Штер, которая бетховенскую «Эроику» – Третью Героическую – назвала «Эротикой», у нас были сторонник Дональда Трампа и его жена. Была веселая супружеская пара алкоголиков. Была голландка-ревматолог со вторым мужем-ревматологом, дочерью-ревматологом и ее бойфрендом-ревматологом. Были две пары, которые всякий раз, когда надо было погружаться в шлюпки, проталкивались в начало очереди. Был человек, который, получив специальное разрешение, взял на борт радиолюбительскую аппаратуру и проводил свой отпуск в библиотеке «Ориона», связываясь с такими же, как он, любителями. Были австралийцы, которые мало с кем общались за пределами своего круга.

Во время застольных бесед я спрашивал людей, что побудило их отправиться в Антарктику. Я выяснил, что многие – просто-напросто адепты компании «Линдблад». Некоторые во время другого линдбладовского круиза услышали, что антарктический «линдблад» – лучший из «линдбладов», исключая, может быть, круиз по морю Кортеса. Одна пара, которая мне очень понравилась – врач Боб и медсестра Джиджи, – решила отпраздновать в этом путешествии свою двадцать пятую годовщину (с опозданием на год). Один пенсионер, бывший химик, сказал мне, что выбрал Антарктику просто потому, что во всех других местах уже побывал. Я был рад, что никто не сказал: хотел увидеть ее прежде, чем она растает. К моему удивлению, почти за всю поездку я ни разу не услышал ни от персонала, ни от пассажиров слов «климатические изменения».

Правда, я пропустил многие из лекций, читавшихся на борту. Чтобы зарекомендовать себя истым любителем птиц, я должен был находиться на смотровой палубе. Истый любитель птиц стоит весь день на злом ветру, обдаваемый соленой водяной пылью, и вперяет взор в туман или слепящий свет в надежде приметить что-нибудь необычное. Даже когда интуиция говорит тебе, что тут ничего нет, единственный способ узнать наверняка – это не жалеть времени, это исследовать каждый намек на птицу вплоть до горизонта, это вглядеться в каждую антарктическую китовую птичку (вдруг окажется редкой и волнующей снеговой китовой птичкой), которая носится среди волн, в точности соответствуя им расцветкой, в каждого странствующего альбатроса (вдруг окажется королевским альбатросом), решающего, стоит ли пристроиться за кормой судна. Морская вахта – это порой тошнота от качки, зачастую стужа и почти всегда мучительная скука. Набрав тридцать часов вахты и записав себе в актив всего одну примечательную морскую птицу – кергеленского тайфунника, – я капитулировал и поддался другому навязчивому влечению, не столь отчуждающему, – к игре в бридж.

Со мной играли Дайана, Нэнси и Джак, жительницы Сиэтла и участницы книжного клуба, к которому принадлежали еще несколько человек на нашем борту. Как с Крисом и Адой, у меня завязалась с ними дружба. В одной из наших первых сдач я сделал глупый снос, и Дайана, высококлассный юрист по делам о банкротстве, посмеялась надо мной: «Это был жуткий розыгрыш!» Я сразу проникся к ней симпатией. Мне нравилось, что за столом не стеснялись в выражениях. Когда моя партнерша Нэнси, которая продает вилочные автопогрузчики, играла свой первый в этой поездке шлем и я заметил, что остальные взятки ее, она огрызнулась: «Вот засранец! Можно я сама доиграю?» Потом объяснила, что сказала это с теплым чувством. Джак, тоже юрист, рассказала мне, что написала пьесу про праздничный ужин у Дайаны в День благодарения, на котором она была; во время этого ужина тяжело больной муж Дайаны умер в постели в другой комнате. У Джак – у единственной из пассажиров – я заметил татуировку.

Как в «Волшебной горе», дни в начале плавания были долгими и памятными, а потом все стало ускоряться и расплываться. После радостной встречи с большими коньками (они были великолепны и доверчивы) я потерял интерес к посещению заброшенных китобойных баз. На пятый день нашего пребывания на Южной Георгии даже в голосе Дага, когда он сказал: «Ну что – давайте еще разок на морских байдарках», была слышна усталость. Прозвучало как в конце «Годо», когда Владимир и Эстрагон, исчерпав все мыслимые развлечения, решают повеситься.