Джонатан Франзен - Конец конца Земли

На следующий день позвонил Эд, приятель Уолта, и попросил приехать к его дому с проводами для «прикуривания». Подъехав, мы увидели Эда на улице около громадной американской машины. Эд выглядел еле живым – кожа страшно желтая, на ногах он стоял нетвердо. Он сказал, что проболел месяц, а теперь ему гораздо лучше. Но когда Уолт подсоединил к его машине провода и предложил ему попытаться запустить двигатель, Эд напомнил ему, что у него сил не хватит повернуть ключ зажигания (он надеялся, однако, что вести машину сможет). В автомобиль Эда сел я. Попробовав повернуть ключ, я сразу понял, что проблема с машиной серьезней, чем разряженный аккумулятор. Она не реагировала на ключ совсем, и я так им и сказал. Но Уолт был недоволен тем, как подсоединены провода. Он подал свою машину назад, таща провод и цепляя им за неровности мостовой. Прежде чем я успел его остановить, он оторвал от провода зажим, но мишенью его досады стал я. Я взял отвертку и стал снова подсоединять зажим, но ему не понравилось, как я это делаю. Он попытался выхватить ее у меня, да еще и принялся кричать на меня, рявкать: «Ну что за хреновня, Джонатан! Ну что за… Не так! Дай сюда! Ну что за хреновня!» Эд, сидевший теперь в пассажирском кресле, сполз на сторону и клонился вниз. Мы с Уолтом боролись за отвертку, которую я, тоже рассерженный, не отпускал. Когда мы оба успокоились и я починил провод удовлетворительным для него образом, я опять повернул ключ. Машина не реагировала.

После того первого посещения я старался навещать Уолта во Флориде каждый год и раз в несколько месяцев ему звонил. Подругу, и первоклассную, он в конце концов себе нашел. Даже когда у него ухудшился слух и начало мутиться сознание, нам было о чем поговорить. У нас по-прежнему возникали насыщенные, глубокие моменты – например, когда он сказал мне, что ему важно, чтобы я когда-нибудь рассказал его историю, и я пообещал. Но никогда, мне кажется, мы не были так близки, как в тот день, когда он орал на меня из-за провода. В том, как он кричал, было что-то сверхъестественное. Он словно забыл – возможно, под воздействием очевидной бренности Эда и его машины, возможно, спроецировав неким образом на меня свою любовь к моей маме, – что у нас с ним нет никакой значимой совместной истории: за всю жизнь мы в общей сложности провели вместе максимум неделю. Он кричал на меня так, как отец может кричать на сына.

Калифорнийка оказалась права, боясь погоды: было холодней, чем я пытался ее убедить. Но я оказался прав насчет пингвинов. От Антарктического полуострова, где их количество было впечатляющим, «Орион» направился снова на север, а затем далеко на восток, к острову Южная Георгия, где их количество просто ошеломляло. Южная Георгия – главное место размножения для королевских пингвинов. Птицы этого вида ростом лишь немного уступают императорским, но оперение у них более живописное. Увидеть королевского пингвина в естественных условиях – это само по себе показалось мне веской причиной не только для того, чтобы сплавать в Антарктику. Ради одного этого имело смысл родиться на нашей планете. Да, я любитель птиц. Но мне кажется: если гость с любой другой планеты увидит королевского пингвина рядом пусть даже с самой безупречной человеческой особью, то, свободный от мутящего взор полового влечения, он объявит пингвина безусловно более красивым из двух видов. И не только гипотетический пришелец. Все любят пингвинов. Прямой осанкой, готовностью упасть на брюхо, движениями ласт, напоминающими взмахи рук, тем, как они коротко переступают или смело семенят, перебирая мясистыми ногами, они больше похожи на человеческих детей, чем любые другие животные, не исключая человекообразных обезьян.

Кроме того, антарктические пингвины, чья эволюция шла на отдаленных берегах, – редкий пример животных, не испытывающих перед нами ни малейшего страха. Когда я садился на землю, королевские пингвины подходили ко мне так близко, что я мог погладить их блестящие, напоминающие мех перья. Их оперению присущи такая отчетливость текстуры и такая яркость окраски, какие обычно позволяют изведать только наркотики. Посещая колонии папуанских и антарктических пингвинов, не очень-то посидишь из-за помета. Но королевские, как выразился один из линдбладовских натуралистов, более опрятны. На острове Южная Георгия у залива Сент-Эндрюс, где, теснясь, толпились полмиллиона взрослых королевских пингвинов и их пушистых птенцов, обонянием я ощущал только море и горы.