Джонатан Франзен - Конец конца Земли

Антарктика, надо сказать, оправдывала энтузиазм Дага. Мне доводилось видеть красивые пейзажи, но никогда раньше их красота не была до того ослепительна, что я не мог ее обработать, не мог зафиксировать ее как нечто реальное, как то, что действительно меня окружает. Поездка, еще до своего начала казавшаяся мне нереальной, привела меня в места, которые выглядели нереальными на свой собственный лад, на лучший. Глобальное потепление, возможно, угрожает ледяному покрову в западной части Антарктиды, но в целом континент еще далек от того, чтобы растаять. По обе стороны пролива Лемэра виднелись острозубчатые черные горы, очень высокие, но не настолько высокие, чтобы их можно было назвать просто заснеженными; они были укутаны в изъеденную ветрами снежную толщу до самых вершин, голый камень чернел только на самых отвесных кручах. Укрытая от ветра, вода была как стекло, и под сплошным серым небом она была абсолютно черная, девственно черная, как внеземное пространство. Эту монохромную бесконечность черного, белого и серого прореза́л своей голубизной глетчерный лед. Независимо от оттенка – будь то легкая голубизна мелких айсбергов, покачивающихся в нашем кильватере, или насыщенный до синевы цвет плавучих ледяных замков с арками и чертогами, или особый, как у пенополистироловых плит, бледно-голубой оттенок ледников, от которых откалываются фрагменты, – я не мог заставить глаза поверить, что они воспринимают природный цвет. Вновь и вновь я едва удерживался от смеха – до того это было невероятно. По Канту, Возвышенное складывается из красоты и страха, но меня, находившегося на безопасном комфортабельном судне с лифтом, отделанным стеклом и латунью, и с первоклассным эспрессо, Антарктика заставила его пережить скорее как смесь красоты и абсурда.

«Орион» плыл дальше по призрачному стеклу неподвижных вод. Ничего сделанного людьми не виднелось ни на суше, ни на льду, ни на воде – ни постройки, ни другого судна, и наверху, на передней смотровой палубе, двигатели «Ориона» не были слышны. Стоя там в тишине с Крисом и Адой, высматривая больших коньков, я чувствовал себя так, словно мы одни на свете и какое-то неодолимое невидимое течение влечет нас на его край, как пассажиров «Покорителя зари» в «Хрониках Нарнии». Но затем мы вошли в зону пакового льда, оказались им окружены, и понадобились изображения. Затарахтела спущенная на воду шлюпка «Зодиак», австралиец запустил свой дрон.

Позднее в тот же день во фьорде Лаллемана – в почти самой южной точке нашего путешествия – Даг объявил об очередной «операции». Капитан втолкнет судно в огромное ледяное поле в самом конце фьорда, и мы после этого сможем на выбор либо поплавать в морских байдарках, либо отправиться на прогулку по льду. Я знал, что этот фьорд – наш последний шанс увидеть императорского пингвина; встречи с пингвинами семи других видов в этой поездке весьма вероятны, но императорские редко появляются севернее Южного полярного круга. Пока остальные пассажиры, торопливо разойдясь по каютам, надевали спасательные жилеты и утепленные сапоги, я установил на смотровой палубе телескоп. Оглядывая ледяное поле, усеянное тюленями-крабоедами и маленькими пингвинами Адели, я сразу же заметил птицу, которая выглядела по-особенному. За ухом, похоже, имелась цветная отметина, грудь как будто отливала желтым. ИМПЕРАТОРСКИЙ ПИНГВИН? Увеличенная телескопом фигура была зыбкой и размытой, большую часть птичьего тела закрывал маленький айсберг, и то ли он, то ли наше судно медленно перемещалось. Прежде чем я смог вглядеться как следует, айсберг заслонил птицу полностью.

Что делать? Императорский пингвин – возможно, самая крупная птица на Земле. Ростом в четыре фута, эти герои знаменитого документального фильма «Марш пингвинов» высиживают яйца антарктической зимой за сто миль от морского берега. Самцы жмутся там друг к другу ради тепла, самки то пешим ходом, то скользя на животе движутся к открытой воде за пропитанием, и все они до единого – такие же герои, как Шеклтон. В любом случае до птицы, которую я приметил, было полмили, если не больше, и я сознавал, что и так прослыл трудным пассажиром, что я уже причастен к одной длительной задержке всей группы. Я помнил, кроме того, о своей грустной истории неверных идентификаций птиц. Какова вероятность того, что, нацелив телескоп на случайно выбранный участок льда, человек мгновенно замечает особь самого желанного в этой поездке вида? У меня не было ощущения, что я лишь вообразил себе эту отметину и этот желтоватый отлив. Но иногда орнитолог-любитель принимает желаемое за действительное.