Екатерина Гордеева - Мой Сергей. История любви

А если Жук пьет — ну что же, с этим вопросом можно разобраться.

Однако Сергей принял решение окончательно. Тем летом он несколько раз разговаривал с моим отцом и заявил, что ему придется поменять тренера и что ни при каких условиях он больше не намерен работать с Жуком. Однажды я совершенно случайно услышала, как Сергей сказал моему отцу:

— Она будет кататься со мной, а решать, кто станет нашим тренером, буду я.

Сергей никогда не говорил мне: «Не волнуйся, я о тебе позабочусь», — но я всегда чувствовала, что так оно и будет.

Отношение моего отца к этой проблеме начало меняться после того, как мы заняли второе место в Кубке Канады, потому что были плохо подготовлены. Но окончательно он убедился в том, что мы не будем больше работать с Жуком, после одного случая, когда Жук довел меня до слез. Я собралась в выходные поехать на дачу и сходить с дедом в лес по грибы,

Тренировки у нас запланировано не было, и Жук сказал:

— Хорошо, Катя, только сначала мы должны послушать музыку для новой программы. Это займет всего пару часов, а потом можешь отправляться на дачу.

Я сделала так, как он хотел. Прослушивание заняло у нас целый день, и ехать куда-нибудь было уже поздно. Это так меня расстроило, что, увидев отца, я не сдержалась и расплакалась. Именно тогда он и решил:

— Все, хватит.

Руководство Центрального спортивного клуба армии попало в очень сложную ситуацию, поскольку Жук имел звание полковника. В армиях всего мира принято защищать своих. Генералы, возглавлявшие ЦСКА, в конце концов оставили его главным тренером, а нам дали Станислава Викторовича Леоновича, вменив ему в обязанность заниматься с нами, повсюду ездить и отвечать за нашу подготовку.

Леонович со своей партнершей, Мариной Пестовой, завоевал серебряную медаль в парном катании в чемпионате Европы 1982 года. В течение одного года мы тренировались вместе на льду ЦСКА, и я всегда называла его Стас. Теперь же, когда он стал нашим тренером, для меня он превратился в Станислава Викторовича. Леонович хороший, добрый человек с необычным лицом. У него забавный нос, очень похожий на утиный; каждый раз, глядя на него, мне хотелось улыбнуться.

Мы с Сергеем были рады избавиться от Жука, однако мой отец чрезвычайно беспокоился, что Леонович окажется недостаточно строгим и толку от наших тренировок будет немного. Ему казалось, что у Станислава Викторовича мало опыта.

Но когда мы начали с ним работать, все изменилось и катание снова стало доставлять нам удовольствие. Первым делом он попросил Марину Зуеву вернуться и снова быть нашим хореографом. Она восстановила программу на музыку Дюка Эллингтона, которую сделала для нас в 1985 году, ту, что Жук запретил нам катать, поскольку считал ее слишком сложной.

Там было больше танца, больше работы для ног, больше хореографии и больше удовольствия, чем в любой другой программе, которую мы до сих пор катали. Марине, Леоновичу, Сергею и мне завидовали все фигуристы, потому что мы так прекрасно друг друга понимали, часто смеялись и получали удовольствие от совместной работы. Если Сергей пропускал тренировки, что с ним по-прежнему иногда случалось, Леонович никогда на него не кричал. Вместо того чтобы разозлиться, он говорил:

— Ты понимаешь, что из-за твоего вчерашнего отсутствия Марина, Катерина и я не могли работать?

Леонович всегда называл меня «Катерина» — единственный из всех; видимо, считал, что так я буду чувствовать себя более взрослой. Он частенько повторял:

— В этом деле, Сергей, участвуешь не только ты.

И Сергей перестал пропускать тренировки. Точнее, перестал пропускать их один, потому что мы взрослели и он стал меня подбивать прогуливать занятия вместе. Мы отправлялись на рыбалку или катались на водных лыжах на Волге. Сергей всегда считал, что, кроме льда, у нас должно быть и многое другое, что нельзя замыкаться только на тренировках и работе.

В 1987 году мы победили в чемпионате страны и поехали на европейские соревнования в Сараево. Тем летом мы выучили очень трудный элемент, который называется подкрутка в четыре оборота: Сергей подбрасывал меня в воздух, я делала шпагат, потом сводила ноги, делала четыре оборота в воздухе, а после этого он должен был меня поймать. Никто, кроме нас, этого элемента не делал, он отнимал много сил — был скорее выматывающим, чем сложным. Врачи измерили мой пульс после его исполнения — он превышал двести ударов в минуту. Мне приходилось вращаться так быстро, что один раз я нечаянно попала локтем Сергею в бровь — через несколько секунд глаз заплыл и закрылся, а на следующий день у него на лице красовался огромный черно-синий кровоподтек.