Леонид Лушников - След заката

— Катер-то Ветрова…

— В сорок первом он так же гудел… Уж не война ли?!

— Типун те на язык!

— Не к добру… И флаг спущен! Кто-то помер!..

Уже в полных сумерках судно ткнулось в галечный берег возле Бересеньки, и ревун заглох вместе с движком, будто обрезанный. Селяне все высыпали на крутояр, как только узнали, что ушел из жизни Ветров, и не верили, не представляли деревню без этого человека…

Старушки обмыли уже затвердевшее тело, а мужики осторожно уложили в горнице на стол, пока Петр Семенович с Алексеем и Трифоновым строгали в сараюшке доски из кедра и ладили гроб. И как только солнце кинуло первые лучи на землю, Анна, до этого часа не проронившая ни единой слезинки, неожиданно очнулась от тяжелой болезненной дремы, поразившей ее усталое сердце, неожиданно завыла по-звериному от безысходности. Откуда взялась такая сила в беспомощно лежавшей на кровати женщине, уже почти потерявшей речь?!

— У-у-у-у-у!.. А-а-а-а!..

Вой этот прошиб всех, стоявших у гроба. На шум прибежала Зоя, загремела ванночкой со шприцами, но Анна оттолкнула ее тощими руками, позвала трескуче брата:

— По-дой-ди, Петя! — лицо ее было в капельках ледяного пота.

Петр Семенович склонился над Анной.

— Чего тебе, сестрица?

— Кладите меня-я-я ря-до-ом с Матвеюшкой, — под-кошенно и с придыхом проговорила она, вцепившись намертво сухими пальцами в запястье брата, глядя на него большими просящими глазами, глубоко утонувшими в темных болезненных глазницах.

— Да ты в уме?! — прохрипел Петр Семенович, отшатнувшись и глядя на окружающих, так же пораженных ее просьбой.

Катерина замахала руками, в ужасе пятилась к дверям, глядя на тетку, пытавшуюся подняться с пролежалой постели, протягивая руки и мучительно кривя лицо.

— Положите ее, как просят, мужики! — выкрикнула Зоя и выскочила следом за Катериной в сени, не в силах смотреть на все это.

Трифонов и Алексей положили невесомую Анну рядом с мужем. Петр Семенович, приткнувшись к печному борову лбом, плакал. А Анна, прижавшись всем телом к мертвому мужу, гладила его лицо, невесомо касаясь белой бороды, о которой долго спорили мужики: «Брить или не брить!» Решили оставить, как есть.

— Я с тобой, Матвеюшка! — еле-еле слышно шептала Анна иссушенными и покрытыми белью губами. — Я с тобой!.. — Она глубоко вздохнула и замерла навечно, уносясь с любимым человеком в неведомую людям даль…

«Железный лесоруб», сделанный, казалось, из кремня, второй раз в жизни рыдал, подвывая, на белом камне у порога, где он так же горевал много лет назад по ушедшему из жизни вождю, думал, глядя в текучие воды: «Утекли, как эта вода! Почти враз… Так-то лучше…»

Хоронили их всей деревней. Люди, знавшие старого капитана, тянулись на старое кладбище из поселков, стоявших по берегам Бересени. Приехал из района Назаров с военкомом и военным духовым оркестром. Не было Сони, воевавшей в Афганистане да Николая Петровича Березина, редко посещавшего свои края…

Скотину на другой же день раздали, часть порезали на поминки. Дом не забивали до весны. Петр Семенович почти каждый день приходил на подворье, сидел, пригорюнившись, на крылечке. Все еще не верилось, что быстро так ушли близкие люди. «Сонька вернется, может, оживит… А может, так и останется в городе. Пока пусть живет дом и окнами глядит на улицу, на реку… Все веселее… Осиротели мы!..» Петр Семенович никак не мог смириться с потерей. Пусто стало в душе и сердце, как по осени в поле, когда жнивье уже начинает ложиться на землю и превращаться в прах…

Вдоль широкой улицы Темирязевского поселка, в березняках и ельниках под окнами домов, южный ветер гнал пыльную поволоку, подвывая в электрических проводах, и чешуйно серебрил стремительные воды Бересени. На пологом взволоке, где обычно зимовали малые катера и лодки, гусеничный тягач, задрав железную ребристую морду, побитую лесинами, к небу, по-октябрьски прозрачному, натужно вытягивал из воды на тросах полузатонувший дебаркадер. Шкипер, бородатый низенький мужичок, приседая, суетливо командовал, сдабривая горластые крики солеными матюками:

— Вира!.. Вира!.. — подгонял он рабочих, подкладывающих под плоский форштевень березовые коротыши. — Так-перетак!.. Витек, что телишься, как корова!..

А так стояла тишь. Поселок за последние годы как-то притих и посерел, словно в старческом забытьи. Редки стали свадьбы… И молодежь уже не крутит хороводы возле клуба, а магазины и вовсе опустели. Незачем туда ходить. Зато вовсю разросся и хозяйничал рынок, заваленный барахлом и продуктами, недоступными селянам, как в войну, где из-под полы можно купить, что душа пожелает. Спекулянты и барыги снова воспрянули духом…