Из-за залесенного зеленого мыска, с верхов водохранилища, плавно выплыла снежно-белая моторная яхта. Описывая крутую дугу и рассекая водные усы крутыми обводами носа, она шла, как лебедь, гордо и надменно. Сбавила ход она только перед самой пристанью. Поуркивал ровно мощный дизель, плескалась волна между судном и дебаркадером. Два матроса в белых рубахах выдвинули трап. Капитан в короткой матроске и белых штанах сошел с рубки на палубу, где его поджидала женщина вся в черном.
— Хозяин приперся! — не то с восхищением, не то со скрытой злобой произнес старик.
— Мэр, что ли?
— Мэр, парень, у него в шестерках, а это хозяин…
Старик еще что-то толковал тихо, но Алексей его не слышал. Поразило его название яхты. На борту золотом горели до боли знакомая фамилия и имя: «Петр Паляев».
— А кто такой Петр Паляев? — выдохнул с волнением Алексей, перебивая бормотание старика. — Генерал… Герой войны?!
Старик откровенно захохотал.
— Ха-ха-ха! Герой с дырой!.. Петька-то?! Жулик, каких свет не видывал! Еще до войны у старой церквы… Она под водой осталась, когда плотину построили… А эту, — старик обернулся к селу, — Паляев и построил, — он долго смотрел на купола, игравшие на солнце зеленью и продолжал: — Паляй прозвище ему… Он и построил. Его мильтоны крутили возле ограды. Он тогда палец у милиционера напрочь откусил, а другому финкой брюхо пропорол. Ну его все же взяли в Жигулях. И в пятнадцать лет на Беломорканал пошел по воровскому да бандитскому делу. У них на роду было все написано. Отец тоже разбойничал на Волге, баржи грабил. Душегуб! А Петька-то сколь лет не появлялся, уж не припомню. А тут года три назад появился. Церкву построил, маслобойный заводишко и всю округу прибрал к рукам. Где силой, а где уговором. Многие тогда исчезли, кто ему противился. А нынешней весной привезли его откель-то с дыркой в голове. Тути похоронили в церковной ограде да еще отца Марии, его жены. Говорят, большой человек был в воровском мире. Властью, видать, не поделился, вот и укокошили. А сынок-то под стать отцу. Верховодит теперь он. Вишь, мать привез на могилку… Она-то Озерова так и осталась…
По берегу к церкви, стоявшей по-над кручей, медленно шла Мария Маврина с сыном. Не такая, конечно, как в былые годы в Марьинском, когда приезжали за телом Березина, сейчас она сильно постаревшая и сгорбленная, как будто годы и те несчастья придавили ее всей своей тяжестью. «Вот где их обитель! А Барыкин все гадал… Выходит, потянуло Паляя в родимую сторонку?! И все же шлепнули пахана… Ну и спасибо ему, что дал волю мне!»
— Посторожи, дед моторку, а я на церковь гляну, — сдавленным от волнения голосом попросил Алексей. — Десять минут!..
Алексею вдруг страшно захотелось побывать там, где последняя обитель подельника по побегу из Ямы. Какая-то сила тянула его и толкала.
— Валяй! — махнул рукой старик. — Токо не долго… Старуха уж, поди, извелась вся. А за работу чирик.
— Заметано! — Алексей ухмыльнулся: «Ушлый старик!» Он так же медленно тронулся в гору следом за парочкой.
Возле ворот Алексей чуть-чуть приотстал. Купил в церковном ларечке иконку, постоял, потом вошел в ограду. Церковного кладбища как такового еще не было и деревья, высаженные совсем недавно, голенасто разбрелись вдоль дорожек, посыпанных речным песком. На паперть вышел толстый батюшка, низко поклонился Марии, а с ее сыном поручкался и услужливым жестом пригласил в церковь. Дождавшись, когда они скрылись за высоким проемом настежь открытых дверей, Алексей пошел дальше. В конце утрамбованной дорожки он наткнулся на большую чугунную ограду, за которой лежали две толстые мраморные плиты, исписанные старославянской вязью, а над ними два высоких деревянных креста с латунными обоями. Алексей заходить вовнутрь ограды не стал, остановился возле стойки, похожей на винтовочный трехгранный штык. Хорошо были видны фамилии усопших и захороненных тут.
— Озер и Паляй! — прошептал Алексей, называя старых знакомцев по каторге кликухами.
И опять память четко высветлила: тупичок в Марьинском, расстрел Сазоновым краснухи-зэковоза, режущая боль в бедре, лицо Зарубы, а потом в зоне знакомство с Озеровым, Косаревым и побег… Алексей думал, что все это уже стерлось, покрылось пеплом прожитых лет, ан нет! Все рядом! Сердце надрывно екнуло и ледяные ручейки потекли по жилам. И в памяти Маринка, легкая, как перышко, с искаженным от безысходности лицом!.. Ее глаза… глаза приговоренной к смерти! Алексей облизал губы, будто тронутые пустынным суховеем, круто развернулся и пошел прочь. На взгорке встретился ему старый рыбак, несший на одном плече удочки, а на другом — дремавшего от сытости кота. Алексей протянул старику деньги. Тот пожал плечами и молча двинулся дальше, припрятывая четвертак в фуражку. Отойдя, повернулся и крикнул:
Читать дальше