Леонид Лушников - След заката

В тот раз Алексей, уволившись, опять-таки при помощи Николая Петровича уехал в дальние края на строительство Байкало-Амурской магистрали. Там, в глухомани далекой, он работал на маневрушке машинистом, откатывая платформы с породой, выданной на-гора проходчиками. Здесь и застала его телеграмма от Катерины, сообщавшей коротко на чужую фамилию о смерти Петра Семеновича, человека, давшего ему новую жизнь, свободу и науку блюсти честь и имя, а также семью…

Помогали ему все, и Алексей, перескакивая с вертолета на поезд, с поезда на самолет, не щадя себя, все же успел проводить в последний путь Петра Семеновича. Осень в тот год стояла на редкость сухой и теплой, хотя в конце сентября порошило снежком и ночами подмораживало. А потом вдруг пришло второе бабье лето, даже теплее и прозрачнее первого. Оно как будто подыгрывало людям, собиравшимся хоронить человека, чтобы не было большой печали…

Алексей, сойдя с поезда, почти бегом преодолел путь от станции до деревни, собираясь с духом, дыша рвано, словно от перегрева. В избе в этот ночной час народу не было. В слабом свете свечей, горевших в изголовье у икон и в подернутых желтизной старческих руках покойника, сложенных на груди, Алексей едва узнал сидевшего у гроба верного друга Петра Семеновича громадного Трифонова, облаченного в черное с головы до пят, с бородищей, пластом лежавшей на широкой груди, читавшего нараспев сдержанным басом:

— …Окропи меня иссопом, и буду чист. Омой меня, и буду белее снега. — Слова псалома гулко отдавались в стенах. — Дай мне услышать радость и веселье, и возродятся Кости, Тобою сокрушенные. Отврати лицо Твое от грехов моих, и изгладь все Беззакония мои. Сердце чистое сотвори во мне, Боже, и дух правый обнови внутри меня. Не отвергни меня от Лица Твоего, и духа… — монах перевел дыхание, краем глаза заметив застывшего у порога Алексея, продолжил, лишь кивнув косматой головой: — Духа Твоего Святого не отними от меня…

Алексей встал в ногах гроба, не шевелясь, ждал, когда Трифонов закончит. А тот дочитал псалом до конца, захлопнул молитвенник, встал и истово перекрестился, проговорил тихо, не здороваясь:

— Подойди, Алеша. Мы уж думали, что ты не приедешь, где-то застрял. У тебя засек в мире много… Сподобился, друг Петя! Царство ему небесное, — голос его слегка подсел. — Человечище был!..

— Здравствуй, Степан Корнилович! — поприветствовал его Алексей, криво улыбнувшись, коснувшись пальцами холодных темных одежд монаха. — А ты наблоты-ался по-поповски говорить…

— Не наблотыкался, а понял истину, до которой ранее не доходил, Алеша! Ты безбожник, знаю… И я таким был, да опомнился. Марфа призвала! — Он подтолкнул Алексея к изголовью, откинул плат, прикрывавший окаменелое лицо покойника. Алексей нагнулся и притронулся губами к холодному лбу, уже пахнущему тленом. Холод смерти передался Алексею, прошелся по жилам и в душе зародилась горечь. Откуда-то изнутри волной подступили глухие рыдания, сотрясавшие все тело. Стоял долго, пристально вглядываясь в родные черты лица, застывшие в скорбном молчании смерти. Ушел человек, заменивший ему родителей, исчезнувших с лица земли в круговороте кровавых бурь. Сердце саднило, а мысли мчались словно сквозь туман, просвечивая сквозь него собственную прожитую жизнь, в заботах, но счастливую… «И батя был, наверное, счастлив, хотя об этом никогда не говорил. Любил он жизнь просто, как любой деревенский житель…»

Мысли его оборвало тихое и нежное прикосновение рук, он резко обернулся. Перед ним стояла Катерина с черным платком на голове, из-под которого слезно блестели синие капельки глаз, потемневших от горя и печали. И время враз встало!.. Алексей прижимает ее голову к груди: все потекло вспять, как половодье, пьяня и дурманя в круговоротах. Алексей поверх головы жены смотрит на темные в ночи окна, на черную ткань, занавесившую зеркала, на портрет Сталина, все так же увешанный наградами Трифонова, застывшего рядом в молитве над другом, на теплившуюся в уголке божницы лампадку. Медленно топится ночь, как воск в руках покойника. До слуха Алексея доносится слабый голосок Катерины:

— Не болел… Только тосковал!.. Ходил все окрест… Часами просиживал на берегу. Чуть ли силком заставляли поесть. А в субботу-то вдруг попросил нажарить картошки на сале и чекушку водки достал из своего сундучка. Видать, давно припас. — Катерина тяжело вздохнула, переведя дух, продолжила все так же тихо и проникновенно: — Ну, попотчевал и нас с Зойкой, а потом заставил попеть. Смеялся так!.. Ну, думаем, ушла тоска-печаль-кручинушка. А к ночи лег на диван и нас призвал. Помру, говорит, седни… — Катерина всхлипнула. — Алексей еще крепче прижал ее к себе, попросил: