Иосиф Райхельгауз - Игра и мука

– Спасибо, господи!

Я комментирую:

– Коля, пожалуйста, всегда рад.

Прочитавшие этот пост с комментариями артисты, на следующий день начали просить Колю:

– Коля, попроси господа, чтобы мы поехали в Гавану.

Я стоял рядом и благосклонно кивал.

Взаимоотношения с Владимиром Вольфовичем Жириновским у меня долгие и разнообразные. Много лет регулярно с ним встречаюсь на всяких политических шоу и передачах. Дважды «сражался» в прямом поединке и проигрывал с крупным разрывом, причем проигрыш начинался задолго до диалога – как только наши имена появлялись на экране. На каждые 10000 голосов Жириновского я получал 10. Правда, процентное соотношение к концу передачи менялось в мою пользу, однако все равно я оставался в проигрыше. Жириновский несколько раз выходил на сцену нашего театра в качестве артиста – играл самого себя. На вопросы журналистов «Зачем вы выпускаете его на сцену?», я отвечаю: «Не могу как профессиональный режиссер допустить, чтобы пропадал артист трагифарса такого масштаба». Мы и сейчас находимся в совместной работе и иногда прямо в Госдуме репетируем с ним роль Фамусова. В решении образа отталкиваемся от фразы «Собрать все книги бы да сжечь».

Жириновский – уникальный человек. В одном из ток-шоу, где мы были вместе, он рассвирепел по поводу заявления польского журналиста о том, что Польша освободилась от российского влияния. На что Жириновский закричал: «От чего ты освободился? Голодранец! У тебя вон ноги голые без носков!»

Я вмешался:

– Владимир Вольфович, вы не понимаете, это крик европейской моды. Я вот тоже в кроссовках на босую ногу.

Это ввело Жириновского в растерянность. Но ненадолго. Он здесь же в прямом эфире обратился к помощнику:

– Слушай, выдай им носки с логотипом ЛДПР, пусть не позорятся.

Когда шли выборы президента, мы опять участвовали в совместной программе. Ведущий задал ему вопрос:

– Предположим, вас изберут. Что вы будете делать?

Жириновский в ту же секунду:

– На следующий день танки войдут в Киев.

Это вызвало шок в студии. Кто-то стал серьезно отвечать, кто-то иронизировать. А я сказал:

– Успокойтесь! Он участвует уже шестой раз. Пять раз не выбирали. И в шестой не выберут. Так что танков в Киеве не будет.

Жириновский пришел в ярость.

– Я закрою твой театр. А ты поедешь в теплушке в Сибирь.

– Где же вы будете играть?

– Я буду играть на большой политической сцене. А ты враг, ты враг народа.

– Владимир Вольфович, какой же я враг? Я ваш режиссер!

– Так спой со мной вместе «Интернационал».

И мы стали вместе петь «Вставай, проклятьем заклейменный…»

У Жириновского – ни голоса, ни слуха. О чем я громкогласно заявил, остановив это безобразное пение.

И вот тут я увидел, что Жириновский бросил всякую игру. Мои заявления о том, что он никогда не выиграет выборы, не вызвали у него такой убийственной реакции, как критика его пения. Он замолчал, и было видно, что обида его совершенно ужасна и искренна.

Ведущий спас положение:

– Мы уходим на рекламу.

И тут Владимир Вольфович обрушился на меня:

– Ты понимаешь, что ты сейчас натворил?

– Нет…

– Ты на всю страну объявил, что у меня нет ни слуха, ни голоса!!!

Он долго не мог успокоиться, осыпая меня упреками.

Далее политическое представление продолжилось. К скользкой теме музыкальности мы не возвращались.

Витя Шамиров, выпускник мастерской Марка Анатольевича Захарова, когда еще учился, показывал интересные учебные работы. В вузах всегда знают, кто самый сильный, уже с 1 курса. Шамиров был именно таким. Было известно, что Шамиров талантливый, но очень резкий и несдержанный. Поэтому Захаров от него чуть ли не отрекся, а впоследствии, когда я хотел пригласить Виктора в свою мастерскую преподавать, ректорат отказал. Меня все это раззадорило, и я позвал его играть Треплева в спектакле «Чайка». Мало того, предложил ему внутри этого спектакля быть режиссером пьесы Треплева о Мировой Душе, которая начинается словами «Люди, львы, орлы и куропатки…» Кроме этого, разрешил Виктору поставить дипломный спектакль у нас в театре на сцене «Зимний сад». Шамиров занял мастеров – Аллу Балтер, Владимира Качана. Пьеса называлась «Ничего особенного». Он рисковал с названием – злобные критики с удовольствием его бы обыграли, но Витя не боялся ничего. Шамиров пригласил художника – Алексея Кондратьева, ныне главного художника «Ленкома». Это тоже был дебют. Они позвали всех наших монтировщиков, срубили в лесу дуб и затащили его в «Зимний сад». Наконец, премьера. Спектакль начался очень хорошо. Зал завороженно смотрит и слушает. Дуб медленно вращается, шевелит ветками и нагнетает тревогу. Шамиров стоит за задними рядами. Вдруг кто-то из зрителей начинает кашлять. И как это часто бывает, чем больше пытается кашель сдержать, тем сильнее и громче закашливается. Казалось бы, все, наступает тишина, но тут он кашляет с огромной силой. И это длится минуту – то есть вечность по театральным меркам. Шамиров тигром, перепрыгнув через два ряда, прорывается к несчастному, хватает его под руки и тащит из зала, рыча: