Сергей Юрский - Провокация - Театр Игоря Вацетиса

Никифорэ. Это мамба.

Акимов. Что мамба? Какая мамба?

Никифорэ. Сучишь ногами правильно! Как будто танцуешь мамбу. Время общего карнавала. Как вода течет вниз, так население впадает в сплошной праздник. Танцуют все! Кроме тех, кому не до танцев. (Подстукивает ритм пальцами по конфетной коробке.) Дать тебе музыку, Петр?

Вступает музыка мамбы, оба приплясывают друг перед другом, Акимов кривится от боли. Неожиданно к танцу присоединяется Парковка. Танцует очень даже недурно. Остальные подхлопывают и тоже начинают двигаться в ритме.

Магдалена (возмущена) . Никифорэ, ему же больно. Что вы безумствуете?

Никифорэ. Мы ищем сегодняшний ритм, и, кажется, мы его нашли.

Акимов (танцуя) . Э-эх, у-ух! Ничего себе… (Кряхтит.) Что же это?

Парковка (танцуя) . Это мамба!

Магдалена. Ему больно! Ему больно, Никифорэ!

Никифорэ. Больно? Так разожми ему кулак. Подойди и разожми.

Магдалена легко разжимает кулак Акимова. Все стихло.

Никифорэ (Акимову) . Так хорошо?

Акимов (глядя на свою пятерню) . Так хорошо. Что это было?

Никифорэ. Мамба была! Карнавал, Петер. Ты нам сказал, что здесь сила, здесь все нити. То, что спрятано (показывает сжатый кулак) , имеет всего два пути – наружу или вовнутрь. Внутрь – мало выбора и очень больно. То, что открыто (показывает пятерню), – пять путей. Много выбора. И еще так! (Показывает ладонь принимающую.)

Магдалена. Никифорэ, прости меня, грешную! Прости меня!

Никифорэ. За что? Почему?

Магдалена. Ой, ты сам все видишь. Как страшно, ты все видишь. Прости меня! За Николая, за грех мой, вот за него. (С вытянутой рукой идет к Николаю.)

Николай. Э-э, спокойно! Я тут при чем?

Магдалена. Я, я сама. За него и за себя прошу, прости нас.

Николай (отодвигая ее руку) . Я-то что? При чем я?

Магдалена. Никифорэ, виновата!

Парковка. Вот негодяйка! Ай-ай-ай, вот что значит по гостиницам жить! Ну, негодяйка!

Акимов (с растопыренной пятерней) . Никифорэ, у меня теперь пальцы обратно не загибаются. Что это? Это гипноз? Что это? Что ж мне теперь, так и ходить? Сделай что-нибудь.

Никифорэ. Выбирай!

Акимов. Мне не надо много путей, мне нужен один, но чтоб вот такой! (Жест – большой палец вверх.)

Туапсинский. А такой не хочешь, Петер? (Жест – большой палец вниз.)

Акимов. Не каркай, Гриша!

Туапсинский. Карр! Карр!

Акимов. Никифорэ, пальцы не сгибаются! Сделай что-нибудь!

Никифорэ молча выстукивает пальцами ритм на коробке.

Туапсинский. Сейчас будем мамбу танцевать.

И снова рванула бурная музыка мамбы.

Каспар (крестясь слева направо) . Я нормальный католик, я хожу в костел, хотя и редко, но хожу, я во всякие эти… не верю. Ни во что я не верю, но… (Достает бумаги из потайного кармана.) Нате ваши все, на фиг они мне нужны, на фиг! Это Николай мне дал для ориентировки…

Николай. Ты ж мне их заказал. Ты ж мне деньги вот тут за них всучил.

Парковка. Ах, Николай, какой вы разнообразный человек! Петр Алексеевич, вот они, все бумаги!

Туапсинский. Я ж говорил, что я их в ящик положил. В ящик. Куда же еще? За общее благополучие! (Отхлебывает.)

Парковка. Вот они, бумаги! Николай, у вас был ключ от моего ящика!

Николай. Что вы все на меня? Как сговорились!

Акимов. Хватит! Плевать на бумаги, на ключи. У меня пальцы не сгибаются. Никифорэ, пощади! (Опять начинает пританцовывать от боли.)

Никифорэ (давно уже отрешенно постукивает в ритме по конфетной коробке, и приглушенно звучит мамба) . Ерунда. Такая ерунда, Петер! Тебе кажется. Просто все вниз течет, весь мир валится в карнавал. Слишком много денег, слишком много музыки, слишком много свободного времени. Все танцуют, кроме тех, кто не танцует.

Акимов (танцуя) . Освободи руку! Не сгибаются! Отомкни!

Никифорэ. Выдумки, Петер, – ничего нет! Что ты как сумасшедший с пятерней прыгаешь? Хочешь согнуть, согни! (Легко проводит пальцем по его пальцам, и они сгибаются.) Так хорошо?

Акимов (пляшет одурелый, сгибая и разгибая пальцы) . Так хорошо и так хорошо. Что скажешь, Николай, хорошо? Ты зачем портрет Трефелевича повесил?