Гийом Мюссо - Скидамаринк

Она ехала все быстрее и быстрее, а потом повернула ко мне лицо, как будто забыла, что мчится со скоростью 100 км/час по проселочной дороге.

– Сколько Вам лет? спросила она, как будто этот вопрос мучил ее уже несколько часов.

– Я думал, вопросы такого рода задавать не принято

– У мужчин может. Ну, и?

– Тридцать восемь.

– Рановато для ухода на пенсию, да?

– Это мое личное дело.

– И чем Вы живете?

– Небольшое наследство, к тому же у меня скромные запросы.

Улыбнувшись, она на полной скорости вписалась в поворот.

Барбара проживала свою жизнь так же, как вела автомобиль. Она была опасной женщиной.

– Ну, а как насчет Вас?

– Вы про возраст? Угадайте, – она ожидала этот вопрос.

– Вы знакомы с Уильямом Стейнером?

– Лично нет.

Она ответила слишком быстро, и я сразу же почувствовал, что кое-что нащупал.

– Нет, но Вы знаете больше, чем остальные, – сказал я, стараясь дать ей понять, что ее ответ не ввел меня в заблуждение.

– Я работала в одной из его компаний несколько лет назад, но лично с ним не встречалась, – ответила она, явно что-то скрывая.

Барбара свернула еще раз и через несколько минут мы выехали на шоссе.

– Откровенно, Тео: как Вы думаете, если мы предупредим полицию, не совершим ли тем самым большую ошибку?

– Начали сомневаться?

– Нет, просто думаю, как сделать все с наименьшим ущербом. Вы не возражаете, если я остановлюсь на следующей заправке?

– Конечно нет! Нам не хватит бензина?

– Хватит, просто у меня небольшой мочевой пузырь, а священник совсем недавно угостил меня литром апельсинового сока

Я допивал бутылочку Сан-Пелегрино, стоя рядом с автоматом по продаже воды, когда из женского туалета вышла Барбара с компьютером в руках.

– В этой стране омерзительные сортиры, – произнесла она с отвращением.

– «Сортиры» – это грубо. Надо говорить «туалеты», WC, «кабинки», но только не «сортиры».

– Почему?

– Потому что это сленг, а сленг это вульгарно.

Она посмотрела мне в глаза и спокойно сказала:

– Я говорю «сортир», потому что этот туалет именно «сортир», и пошел ты

Каждый раз, когда я смотрел на эту женщину, я находил ее очень красивой. Высокомерной и глупой, но очень красивой. Женские и мужские взгляды, которые встречные бросали на нее кидали ежедневно, исчислялись сотнями. Я не стал исключением и несколько раз украдкой взглянул в машине на ее ноги, пока она не смотрела на меня.

– Кто может за этим стоять, Тео? Секта? Группа антиглобалистов? Фанатичные мусульмане, мечтающие о закате западной культуры?

– Ты слишком торопишься с выводами, – сказал я.

– Во всяком случае, я думаю о различных вариантах, которые позволили бы нам не обращаться в полицию.

– Продолжай

– Все просто, нам ничего не остается, как уничтожить улики.

– Четыре куска холста?! Ты с ума сошла! Я не буду участвовать в уничтожении произведения искусства, которому четыре века.

– Учитывая наше положение – ответила она резко.

Но видя мое неодобрительное выражение лица, тут же добавила:

– Это просто средневековая картина, разодранная в клочья.

– Во-первых, это Ренессанс, а не Средневековье, – объяснил я серьезно. Кроме того, эта картина, как правильно заметил Магнус, не просто произведение искусства, это целая культура, цивилизация, часть наследия Западного общества.

– Ерунда!

– Кроме того, не сдав улики в полицию, мы помешаем расследованию.

– Нет, – ответила она, – мы просто защитим свою жизнь, а это намного важнее, чем твое чертово наследие

Два разных представления о мире. Цитата Джона Донна об индивидуализме. Какой выбор сделать? В пользу личного или общественного? Вспоминая свой последний проигранный процесс, я подумал, что мой вклад в копилку общественных интересов оказался не столь уж серьезным.

Поразмышляв, я решив, что тоже не хочу иметь дело с полицией и СМИ, расспрашивающих о том, к чему я ни имею никакого отношения. Все, чего я хотел, – оказаться во Франции, сесть на каменную плиту в тени дома и наблюдать, как сменяют друг друга времена года.

Я предложил Барбаре компромисс:

– Мы не пойдем в полицию, но вернемся в церковь и уговорим остальных вернуть все четыре части холста в музей. В конце концов, наверняка существуют специалисты, способные отреставрировать полотно.

Барбара согласилась, и мы покинули заправку.

Мы были всего в двадцати метрах от кабриолета, когда он взорвался прямо посередине стоянки. Нас снесло ударной волной. Всюду разлетелись осколки стекла. Мы хотели закричать, но не могли произнести ни звука, словно взрыв блокировал наши голосовые связки. Наконец, через несколько секунд, которые, казалось, тянулись бесконечно, раздался шум сработавшей сигнализации, и из магазина выскочили два сотрудника с огнетушителями, торопясь потушить огонь прежде, чем он доберется до бензоколонок.