Валерий Верхоглядов - Соло для одного

Между тем мир фотографии продолжал затягивать в свои глубины.

Я стал придумывать выставочные работы, композиционно состоящие из нескольких впечатанных снимков, пытался при печати применять специальные эффекты, такие как соляризация, фильтрация деталей проявлением и некоторые другие. Увлекся репортажной съемкой. Уже не только в лесу, но и по городу бродил с камерой. Это, кстати, было на редкость увлекательное занятие.

Самые интересные кадры не просто подсматривались, а терпеливо подстерегались.

Помню, иду в Питере по Александровскому саду. Осень. Пасмурный денек. Тихо. Дорожки в узоре палой листвы. В общем, красиво. Вижу мраморную скульптуру женщины классического вида. Голая, значит. В руке держит развернутый свиток. Значит, не просто красавица с божественными формами, но форменная богиня. Возможно даже, Афина. Стоит она на высоком постаменте, и все проходящие вначале смотрят на то интимное место, что пониже пупка, и лишь потом поднимают глаза к лицу. Отошел метров на двадцать, так, чтобы скульптура была ко мне спиной, вкрутил телеобъектив и стал ждать. Пенсионеры с потухшим взором, алкоголики и голубоглазые флегматичные северяне меня не интересовали. Но вот на дорожке показался объект, достойный внимания: молодой, горячий, черноглазый, да еще и морячок. Только он вскинул взгляд на богиню, тут я его и зафиксировал. Снимок побывал на нескольких фотовыставках и принес мне парочку дипломов. Первоначально он назывался вычурно: «Союз Земли и Воды». Намек на известное полотно Питера Рубенса, где изображена такая же пышная женщина, никем не угадывался. Поэтому позже я придумал другое название, более точное: «Земное притяжение».

Я не собирался уходить в профессиональные фотографы. Все-таки художественная фотография была для меня не более чем увлечением, которое давало некое отдохновение от суеты в секретариате газеты. Однако со временем стал замечать, что писать стало труднее. Больше времени стало уходить на обдумывание сюжетной линии, гораздо дольше, чем раньше, искал нужную интонацию. Я знал, в чем тут дело: работа со словом требует постоянного тренажа и совершенно не терпит, когда еще что-то начинает занимать мысли. Даже после отпуска любому журналисту необходима по крайней мере неделя, а то и две, чтобы «вписаться» в редакционный ритм. Необходимо было как-то подкорректировать ситуацию.

Как и у каждого русского человека, в моей душе тоже сосуществуют и ведут перманентное — чаще всего стихийное — противоборство Обломов и Штольц.

Возможно, когда-нибудь напишу отдельный рассказ об этой занимательной паре, здесь же лишь кратко отмечу кое-какие характерные детали. За полтора прошедших столетия Илья Ильич сильно изменился, приспособился к обстоятельствам жизни. Ему теперь приходится ходить на службу, потому что нет рядом Захара, который бы о нем нежно заботился и тех «трехсот захаров», что обеспечивали безбедное спокойное существование. Неизменной осталась лишь его голубиная сущность и фатально-инертная мечта, что все должно само по себе делаться. У нас в прессе и с высоких трибун частенько ругают чиновников. И совершенно напрасно: чиновник для государственной системы фигура необходимая и даже обязательная. Ругать — даже не ругать, а гнать с насиженных кресел — нужно обломовых, ставших чиновниками. Конечно, в обыденной жизни многие из них милые, обаятельные люди, вызывающие у нас симпатию, как и сам Илья Ильич Обломов, только занимаются они не своим делом, а точнее, вообще никаким делом заниматься не хотят.

Андрей Иванович Штольц, в отличие от Обломова, каким был, таким и остался: практичным и целеустремленным. Однако и он стал несколько иным и со времени своего символического рождения как бы раздвоился. Есть штольцы, которые продолжают находить удовольствие в самом процессе труда, но появилось очень много и таких, которые предполагают со временем накопить капитал и превратиться в обломовых и, когда представится возможность, уехать в любезную сердцу Сосновку, где «вечный праздник, где сбывают с плеч работу, как иго». При этом они не маются нравственной рефлексией и по-своему правы.

Борьбу Обломова и Штольца, этих диалектических близнецов, можно наблюдать чуть ли не каждый день, вероятно, потому что наши герои всегда вместе и обычно дополняют друг друга.

Недавно видел такой телевизионный сюжет.

Берут интервью у бывшего пьяницы.

— Раньше у меня жизнь была простая, — говорит он. — Утром, с похмела, трубы горят, сунешь ноги в резиновые сапоги, фуфайку накинешь — и в магазин, за бутылкой. Вмажешь стакан — все. Больше ничего не нужно. Целый день счастлив.