Леван Хаиндрава - Очарованная даль

— Этот район, мимо которого мы сейчас идем, называется Янцепу, здесь шли большие бои прошлой зимой. Но самые большие были в Чапее.

Гога оживился. Он вспомнил название китайской части города, полностью уничтоженной артиллерией японцев.

— А где Чапей? — спросил он.

— Там. — Майк кивнул головой куда-то левее. — Отсюда его не увидишь. Он в северной части города. А мы уже скоро будем на месте.

Гога и сам видел, что скоро. Вдоль одного и другого берега тянулись сплошной вереницей сухие доки, пакгаузы. Почти у каждого причала разгружался или, наоборот, грузился пароход. На самой реке было оживленно, как на улице. Туда и сюда сновали катера, замызганные буксиры, шлепали лопастями землечерпалки, углубляя дно, так как течение, видимо, несло с верховьев огромное количество ила, медленно и осторожно, подавая предупредительные гудки, проходили пароходы. Да, это было необыкновенное, величественное зрелище!

— Третий порт в мире! — словно угадав Гогины мысли, произнес Майк с гордостью, и стало ясно, что он патриот Шанхая и вряд ли захотел бы поменять его на какой-нибудь другой город. И сам Гога испытал сходное чувство, хотя даже не успел еще ступить на землю.

— Верфь Янцепу! Это наша. Мы сюда будем причаливать.

— Где? Где?

— Ну вот она! Где японский флаг висит. Видите?

Шедший очень медленно пароход еще сбросил скорость и теперь, казалось, стоял на месте. Все пассажиры высыпали на палубу и приникли к правому борту, вглядываясь в толпу встречающих, в которой пока узнать кого-либо было невозможно.

«Встречают ли меня? — резанула тревожная мысль. — Вдруг нет? Вдруг не получили телеграммы? Как добираться через весь город на французскую концессию? Майк говорил, что это очень далеко. Ничего, возьму такси». Гога, стараясь делать это незаметно, ощупал то место на брюках, где у него, с внутренней стороны, были зашиты триста иен — на первые месяцы.

Между тем люди на берегу становились различимыми, и было такое ощущение, что это пристань наплывает на пароход. Забегали матросы. В громкоговоритель время от времени раздавались отрывочные, снова казавшиеся сердитыми команды капитана. За спинами пассажиров быстро прошел стюард и громко, в такт шагам, объявлял:

— Русские, едущие из Дайрена, выгружаются с четвертых сходен, русские из Циндао — с третьих, иностранцы и японцы — с первых и вторых.

«Это еще почему такая градация?» — подумал Гога, поняв, что первая часть объявления относится к нему.

И снова Майк, будто догадавшись, о чем думает Гога, объяснил:

— У вас будет проверка документов и таможенный досмотр. Вы же из Маньчжоу-го едете. — И, сочувственно улыбнувшись, сделал дружеский жест рукой: — Ну, бай-бай. Мне — туда, — и Майк показал на место у борта, где была вывешена большая цифра «3». Там, к Гогиному удивлению, оказались севшие вчера в Циндао молодые люди и девушки, все эти Ники, Бобы, Мэри и Энни.

«Так, значит, они — русские? — подумал Гога. — Какого же черта они все время по-английски разговаривают?»

Но долго размышлять на эту тему Гоге не пришлось: в толпе встречающих, уже совсем близкой, он различил дядю Мишу. Тот был в легком синем пиджаке и кремовых шевиотовых брюках. Этот комплект хорошо помнил Гога по Харбину. Журавлев обычно надевал его, когда ездил на ипподром или в ресторан яхт-клуба. Рядом с дядей Мишей стояла, прикрываясь зонтом от солнца, тетя Оля. Этот яркий японский зонт Гога тоже хорошо помнил, и ему стало как-то особенно приятно от узнавания не только близких людей, но и вещей. Супруги Журавлевы Гогу еще не видели, хотя он кричал им и размахивал руками. Но так же кричали и размахивали руками десятки других пассажиров. Шум, однако, стоял только на нижней палубе, на верхней же, где ехали иностранцы, главным образом британцы, стояла чопорная и благопристойная тишина.

«Где же Кока? — спрашивал себя Гога. — Неужели он не пришел меня встретить?» Теперь, когда свидание со старым другом приблизилось вплотную, Гога чувствовал, что именно его хочется видеть больше всех.

И он увидел Коку в ту же минуту. Вернее, он понял, что невысокий, худощавый молодой человек, стоящий по другую сторону тети Оли, и есть Кока. Как он его не узнал? А впрочем, неудивительно — он так изменился. И прическа какая-то другая, и темные очки, и одет непривычно — белые парусиновые брюки с безупречной складкой, вишневая спортивная рубашка с короткими рукавами. Элегантно, ничего не скажешь, ну прямо иностранец!

— Кока, я здесь! Кока! — закричал Гога что было мочи и снова замахал обеими руками сразу, то сводя их над головой, то разводя в стороны.