Леван Хаиндрава - Очарованная даль

Между берегом и пароходом теперь оставалось каких-нибудь пятнадцать метров, и Кока услышал друга. Он радостно встрепенулся, тоже замахал руками и, полуобернувшись к Журавлевым, показал им на Гогу. Они заметили, и Михаил Яковлевич, сняв шляпу канотье (которую тоже хорошо помнил Гога), помахал ею и заулыбался всем своим широким, добрым лицом с татарскими скулами. Тетя Оля тоже улыбалась.

Как приятно было видеть эти милые, родные лица, после того как Гога, впервые в жизни, провел целых четыре дня среди чужих!

— Что ж вы стоите? — тронул Гогу за плечо русский стюард. — Выносите вещи из каюты, занимайте место, а то последним сойдете.

И то верно! Гога заметил, что большинство пассажиров столпилось там, куда матросы подкатили лестницы-сходни. Тут уже стояли мадам Гинзбург с сыном, и Гога на мгновение задержался, чтобы проститься с ними и пожелать счастья в их новой жизни.

Пароход мягко ткнулся о причал, с борта полетели свернутые кольцами канаты, и матросы на берегу мгновенно закрутили их вокруг чугунных опор, напоминающих пни толстых деревьев.

— Мы будем ждать тебя там! — показал Кока рукой в неопределенном направлении. Теперь уже кричать не приходилось, их разделяло всего несколько метров.

— Где? Где? — тревожно спрашивал Гога, опасаясь потерять своих в этой толпе и суматохе.

— У выхода из таможни, — ответил Михаил Яковлевич. — Где выйдешь на улицу, там мы и будем.

Пассажиры первого класса уже спускались — их не задержали ни на минуту. Ни у кого не было в руках чемоданов — это считалось недостойным белого человека. К ним пропустили носильщиков-китайцев. Потом началась выгрузка пассажиров со сходен № 3, и те, ступая на берег, моментально растворялись в толпе встречающих. Вот мелькнул и тотчас пропал из виду Майк, и Гога пожалел, что не узнал его шанхайский адрес, — все-таки был бы один знакомый, к тому же симпатичный.

Только когда все другие пассажиры покинули судно, был открыт выход для русских, приехавших из Дайрена. Подняв свои вещи, Гога прошел по шатким ступеням сходен. Опять снизу поманила полоска темной воды с маслянистыми пятнами, но теперь она не страшила. Пробыв двое суток в море, Гога чувствовал себя уверенней.

Куда же теперь? Гога огляделся и увидел, что все направляются к двери, над которой висела вывеска с краткой надписью на английском языке: «Таможня».

Пройдя вовнутрь, Гога оказался в длинном помещении типа большого сарая. С потолка свешивались несколько вентиляторов, крупные лопасти которых, вращаясь, создавали движение воздуха, и потому здесь было не так жарко. Поперек зала стояли длинные столы, на которые для досмотра ставились чемоданы приезжих.

— Вон туда, пожалуйста, — вежливо сказал Гоге высокий молодой таможенник в ослепительно белой сорочке, таких же брюках и форменной фуражке.

Как приятно было иметь дело не с настороженными, вечно подозрительными японцами, за своей слащавой, никого не обманывающей улыбкой скрывающими недоверие и недоброжелательность, а с корректным, интеллигентным китайцем, говорившим к тому же на безупречном английском языке.

Гога поставил чемоданы на стол и раскрыл их.

— Что у вас там? — слегка приподнимая за угол лежавшую сверху сорочку, спросил таможенник.

— Разные личные вещи: костюм, белье.

Таможенный офицер оказался вполне удовлетворенным ответом и, кивнув, перешел к другому чемодану.

— А здесь?

— То же самое. И еще книги, обувь.

— Сигареты есть? Разрешается провозить не больше 250 штук.

— Я не курю.

— Алкогольные напитки? Не больше двух бутылок.

— Я не пью.

— Наркотики? Огнестрельное оружие? — продолжал задавать вопросы таможенник, улыбкой показывая, что сам понимает неуместность последних вопросов и задает их только для проформы.

— Что вы! — начал было Гога горячо и даже обиженно, однако, заметив улыбку китайца, тоже заулыбался. — Я учиться приехал.

— Можете закрыть чемоданы, — разрешил таможенник и цветным мелом поставил на Гогиных вещах закорючку. Гога даже легкое разочарование испытал: вот это и есть таможенный досмотр? Он представлял себе, что переберут все вещи, будут перетряхивать каждую тряпку, искать контрабанду.

— Пожалуйте за мной, — бросил таможенник и, пройдя несколько шагов, уселся за небольшой столик. Он снял фуражку, отер чистым носовым платком вспотевший лоб. У него были довольно длинные, блестящие от бриолина волосы, разделенные на боковой пробор. Он действительно был хорош собой: стройный, подтянутый, с тонкими чертами лица.