Леван Хаиндрава - Очарованная даль

— Удаться-то удалось, но и он тоже хорош. Разве можно так вести дела? Выдавал векселя без покрытия.

При этом лицо отца скривилось в гримасе неодобрения.

И вот теперь Гоге предстоит идти к этому самому Шапиро и просить помочь устроиться на работу. И сидеть, и ждать его в приемной, и томиться ожиданием, и волноваться, как тот когда-то волновался, сидя у отца в кабинете. Ну, ждать это еще куда ни шло; если Шапиро окажется свободен — долго ждать не заставит, если же занят — отчего и не подождать? Но вот то, что самим фактом своего прихода он, Гога, напомнит Шапиро об услуге, когда-то оказанной ему отцом, получается некрасиво. «Когда делаешь добро, пусть твоя правая рука не знает, что делает левая». А тут, выходит, пришел как бы требовать возвращения долга.

Гога задумался и сидел так несколько минут. И за это время, пересмотрев ход своих рассуждений еще раз, он понял, что к Шапиро не пойдет. Уж лучше искать удачи в иностранных фирмах, где никто его не знает. Откажут в одной, откажут в другой, но где-то же найдется вакансия? Фирм так много.

На следующее утро Гога встал раньше обычного — ему с рассвета не спалось, да и ночью часто просыпался, все думал о предстоящем дне. В десять утра он был уже в прибрежной части города, Down-town, деловом районе. Он решил в первую очередь зайти в «Шанхай Телефон Компани». Тут уж по крайней мере название определяло род деятельности. К тому же учреждение — огромное, возможностей больше. Он вошел в помпезное четырехэтажное здание, какие строили в начале века, и оказался в холле, из которого широкая мраморная лестница вела на верхние этажи. Был и лифт, но Гога не стал им пользоваться, потому что общий отдел, как он выяснил у швейцара-индуса, находился на втором этаже. Пройдя немного по коридору, он с неровно бьющимся сердцем открыл тяжелую дубовую дверь и очутился в просторной, ярко освещенной голубоватыми неоновыми трубками комнате, почти зале, в которой за тянущимся вдоль всего помещения барьером сидело, переходило от стола к столу, писало, читало разные бумаги и разговаривало с посетителями и между собою несколько десятков мужчин и женщин, в основном — молодых.

Среди них большинство были португальцы и другие лица смешанной крови, евразийцы, как их еще называли, из чего Гога сделал безошибочный вывод, что важных должностных лиц здесь нет. Гога постоял минуты две, осваиваясь с помещением и атмосферой, очень довольный тем, что по сю сторону стойки находилось тоже немало народу и потому он сам не привлекает ничьего внимания. От непрерывного движения человеческих силуэтов, шелеста бумаг, жужжания и верчения свисавших с потолка широколопастных вентиляторов, приглушенного говора, пулеметного тарахтенья пишущих машинок и дребезжащего позванивания каких-то настольных приборов, не то автоматических касс, не то счетных машин, у него закружилась голова, но зато почти исчез страх. Однако скованность, недоумение остались. Ну как тут определишь, к кому надо обратиться? Каждый взгляд, брошенный в его сторону, приводил в смущение. Гоге казалось: всем ясно, что он пришел в поисках работы, и все считают его затею слишком самонадеянной и обреченной на неуспех. И, думал Гога, они правы. Действительно, что он понимает во всех этих бумагах, покрывающих письменные столы, печатаемых, прочитываемых, передаваемых от одного сотрудника к другому и уносимых куда-то в другие помещения, в самые дебри этого непонятного и сложного организма на подпись или резолюции невидимым и недоступным начальствующим лицам? Разве возможно во всем этом разобраться, понять, для чего все эти бумаги и как вообще этот механизм действует?

Однако не для того же, чтоб жаться к стене, укрываясь за чужими спинами, явился он сюда, проведя почти бессонную ночь! Надо решаться. И, по оставшейся еще с детства привычке, Гога, мысленно просчитав до трех, сразу же подошел к сидевшей у самой стойки и не занятой ни с кем из посетителей девушке.

— Доброе утро, мисс, — начал он заранее приготовленную фразу, стараясь говорить непринужденно. — Вы не укажете, к кому мне обратиться? Я пришел по объявлению. Насчет работы…

— Насчет работы? Дальше по коридору, третья дверь направо. Мистер Мак-Интайр, — звонким, но совершенно лишенным индивидуальности голосом пропела девушка, даже не дав себе труда поднять глаза на спрашивающего, чему, впрочем, Гога был рад: хоть не увидела его смущения.

Гога поблагодарил со всей возможной вежливостью, хотя и понимал, что его судьба ни в коей мере от этой девушки не зависит, и двинулся в указанном направлении. В просторном, хорошо освещенном коридоре сновали деловитые, нарядные девушки и самоуверенные (так Гоге казалось), подтянутые молодые люди, почти все с бумагами в руках, и Гога невольно спросил себя, неужели от циркуляции этих бумаг во всех направлениях зависит исправная работа телефонной сети в городе?