Эндрю Ридкер - Альтруисты [litres]

– А, Марла… Наш массовик-затейник. Только не говорите, что вы из…

– …Цинциннати.

– А я из Дейтона.

– Шутите?

– Неужели все здешние огайцы друг друга знают?

– О да, нас тут целая диаспора. Как раз хотел сказать, что ни разу не видел вас на наших встречах.

– Ха. Видимо, меня не приглашали.

– Считайте, что теперь пригласили. Мы собираемся по воскресеньям на борту «Конститьюшена» и играем в юкер. – Он легонько ударил своей банкой по банке Франсин. – Меня зовут Дейв.

– Франсин.

– Месснер.

– Кляйн.

Дейв Месснер напоминал ей по меньшей мере трех мальчиков из синагоги «Бет-Авраам» в Дейтоне. У него были крупные уши и широкий лоб. На нижней части лица доминировали ноздри. Ему было двадцать восемь, и он уже начал лысеть (примерно по третьему типу шкалы Гамильтона-Норвуда). Но стоило ему улыбнуться – а сейчас он улыбался, – как черты его лица становились мягче и приятней.

Месснер изучал финансы.

– Без стрессов, конечно, не обходится, – сказал он, – зато какая стимуляция интеллекта!

Франсин услышала только слово «стимуляция».

– Пока что я работаю в бостонском филиале узкоспециализированной брокерской конторы… Ха. Попробуйте-ка сказать это быстро и три раза подряд!

– Бостонская узкоспециализированная бро… – с трудом ворочая языком, проговорила Франсин. – Уф.

– Еще пива?

– Ой, нет. У меня пока… – Она потрясла банкой. Оказалось, пива там уже нет.

– А у вас неплохая скорость – для нашего племени.

Франсин покраснела.

– Простите! Простите, я пошутил. Честное слово. Вот, позвольте загладить вину. – Месснер достал из холодильника бутылку и попытался открыть ее зубами. Пена ударила ему в нос и залила лицо. Франсин засмеялась.

– Ах, вам смешно?

– Немножко.

– Тогда я беру назад свои извинения.

Она снова засмеялась и вытерла ему лицо кухонным полотенцем.

– Берете назад или нет – вы прощены.

– Премного благодарен. – Он улыбнулся.

– Вот и славно.

Они окинули взглядом квартиру, полную подвыпивших и осмелевших гостей. Четверо аспирантов в семейных трусах написали на бумажках имена известных ученых и прилепили их на свои потные лбы: Б. Ф. Скиннер, Вильгельм Вундт, два Эрика Эриксона.

– Вам, возможно, придется разгонять толпу, – сказал Месснер, – и другого шанса мне уже не представится. Поэтому спрашиваю сейчас: можно вам позвонить?

– Позвонить?

– Ну да. Поболтаем как-нибудь.

– Так я ведь здесь. С вами. Болтаю.

– Да, но у вас вечеринка в самом разгаре. Вдруг вы куда-нибудь умчитесь…

– В такой крошечной квартирке далеко не умчусь.

– …Или какое важное дело появится. Мало ли. Ну так что? Можно вам позвонить?

Хороший вопрос. Они с Артуром договорились, что на время его отъезда Франсин будет фактически свободна. Временно одинока – до его возвращения. Вольна встречаться с кем угодно и экспериментировать сколько хочет. А хочет ли она? Артур у себя в пустыне (Франсин представила фотографии из журнала «Нэшнл джиографик» и сцены из фильма «Боги, наверное, сошли с ума») явно ни с кем не спит. А ей, выходит, можно?

– Да, позвоните мне. Я не возражаю.

Он снял колпачок с ручки, болтавшейся на дверце холодильника, – этой ручкой Марла писала «КУИНСИ-МАРКЕТ», «ЛОДКИ-ЛЕБЕДИ» и « СТАРАЯ СЕ ВЕРНАЯ ЦЕРКОВЬ» – и нацарапал на ладони номер Франсин.

– Обязательно позвоню, – сказал он.

– Не сомневаюсь.

Бостон за окном был идеально черный: рекламный щит «Ситго» уже третий год не горел, и звезды мерцали в небе подобно вспышкам нервных импульсов в нейронных сетях.

К началу июня они стали созваниваться регулярно. А в конце июня начали «встречаться», как называл это Месснер. Он водил ее на свидания. Уже одно это было Франсин в новинку. На свиданиях он всегда за нее платил. Даже в ресторанах . Он был самоотверженным и внимательным джентльменом, общительным и воспитанным – то есть полной противоположностью Артура. Он искренне интересовался учебой Франсин и рад был побаловать и себя, и ее. Месснер обладал скромностью мальчика, которого травили в школе, и уверенностью мужчины, который, несмотря на травлю, пробился в люди. Он быстро привязался к Франсин, потакал всем ее прихотям, запросто считывал и расшифровывал каждое микровыражение ее лица. Говорил, что больше ему ничего не нужно – только Франсин и работа, именно в такой последовательности. «Я еще никогда не был так счастлив, – признавался он. – Утром иду на работу, а вечером вижусь с тобой». То был серьезный человек с большим добрым сердцем. Серьезность: вот что объединяло их с Артуром. Но если серьезность Месснера позволила ему добиться успеха, который можно было выразить в надежной американской валюте, то Артурова заполошная рассудительность превращала его в нелепого персонажа, жителя подземелья, громко порицающего небеса.