Эндрю Ридкер - Альтруисты [litres]

Артур брел сквозь толпу. Он вспомнил, как приходил сюда с Мэгги – и какие истерики она закатывала по поводу сладкой радиоактивной дряни, которой родители кормили ее друзей. Что ж, теперь она выросла – вполне можно угостить ее чем-нибудь вкусненьким. Однако, свернув в проход с сухими завтраками, Артур увидел перед собой бесконечные ряды ярких коробок: лаймово-зеленых, ядовито-розовых, ослепительно-желтых. Мультяшные персонажи, броские названия – ему пришлось прищуриться, чтобы не потерять равновесие. Как люди ориентируется в этом ассортименте? Зачем им такой выбор?! Не так уж плоха, если вдуматься, была талонная система Советского Союза с его унылыми полупустыми магазинами – бери, что дали, и убирайся. Никакого выбора. Потребительский ассортимент – нелепая и переоцененная привилегия.

Маленькая девочка из встречной тележки сшибла коробку с полки напротив Артура, и к его ногам просыпались разноцветные шарики вздутых злаков. Девочка начала плакать, а ее мать (в ушах эти белые наушники-капельки, которые носят теперь все подряд) даже бровью не повела, просто пошла дальше. Артур остался стоять над рассыпанными шариками. Покачал головой. Ну нет, это уже слишком! Он развернулся и пошел прочь. Дети обойдутся.

Вечером он решил погулять. Зашагал на восток по Трасти-роу – череде нелепых дворцов, оштукатуренных палаццо и пряничных замков, выстроившихся вдоль Форест-парка. Он не сводил глаз с роскошных жилищ и думал о том, как нелепо они диссонируют друг с другом. И еще думал об обозримом будущем.

Однако прошлое не отпускало. За парком виднелись громадные здания больницы «Барнс-Джуиш», соединенные висячими переходами, – казалось, они пытаются встать поближе, тянут друг к другу руки.

Гордость за свой труд по преображению дома – и то была истинная гордость, исключительное чувство, которое дано испытать лишь тем, кто работает руками (Артуру это удавалось нечасто, ведь он, подобно коллегам и соседям, обретался в сияющих чистотой палатах разума), – все же не позволяла ему окончательно избавиться от сомнений по поводу своего плана.

План. А каков, собственно, план? Вот прилетят его дети в Сент-Луис – и что дальше?

Придется их как-то разделить. Поговорить с каждым тет-а-тет. Сперва с Итаном, заручиться его поддержкой. Затем – с Мэгги. Но как? Непонятно. Кто они вообще такие, его дети, чем живут? Итан вроде поселился в Бруклине и работает в консалтинговой фирме… С Мэгги Артур не разговаривал аж с самых похорон. Он ничего не знает о собственных детях. А значит, и доступа к их сердцам у него нет.

И все же они ему нужны. Еще несколько лет он как-нибудь да протянет, но с каждым семестром приближается пенсия (которая под вопросом) и смерть (которая неминуема). А тут еще декан пригласил на разговор… Что-то нужно делать.

А что, собственно? Будь Артур посмелее, он мог бы просто уйти – сбежать. Люди его поколения удирают от подобных проблем, как зайцы. Но если и бежать, то куда? Что с ним будет?

Так, ломая голову над сложившимся положением, Артур добрел до конца парка и очутился перед гостиницей «Чейз-парк-плаза». Стоя у подножия колоссальной пирамиды песочного цвета, этого монументального зиккурата джазовой эпохи, он вдруг понял, что страшно устал – прогулка заняла больше часа, – и зашагал обратно к Юниверсити-Сити.

– Тебе тут нравится?

– Тут – это где?

– Ну здесь, в этом доме. В Сент-Луисе. Не знаю. На Среднем Западе.

Мэгги сидела на кровати плечом к плечу с Франсин. Они пытались одолеть «Основы патопсихологии». До конца первой сессии оставалось еще два экзамена, один из которых был по маминой специальности. Мэгги пришла из общежития домой, чтобы задать Франсин несколько вопросов.

– А почему ты спрашиваешь? – удивилась мама. – Да еще таким тоном?

– Каким?

– Будто заключаешь каждое слово в кавычки. «Средний Запад».

– Ну, потому что это скорее идея, образ, нежели… нежели…

– Точка на карте.

– Да!

– Как «сердце страны».

– Да.

– «Исконная Америка».

– Да.

В этом воспоминании мамины непослушные кудряшки были собраны на затылке серебристой заколкой – того же сияющего цвета, что и любимые наручные часы, которые сейчас обнимали ее запястье. На той же руке она носила тонкие звенящие браслеты.

– Так почему ты спрашиваешь?

Мэгги потеребила мочку уха.

– Наверное, я бы не смогла вот так взять и все бросить ради другого человека.

– Тебе здесь не нравится?

– Да нет, почему. Здесь вся моя жизнь, я другого и не знаю…