Паренек вбивает название в строку поиска:
– Автор?
– Автор…
– Нашел – Артур Альтер… Постойте! Так это ваша книга, профессор!
– Да.
– Странно!
– Говорите, где она.
– Ну, просто это так…
– Говорите!
– Ладно-ладно, смотрю… Ой, вы знаете, она помечена.
– Помечена?
– То есть числится утраченной.
– Стало быть, не «помечена», а «утрачена».
– Помечена как утраченная, да.
– Вот дерьмо. – Артур принимается ходить туда-сюда. – Дерьмо!
– Э-э, профессор?
Пот течет у него со лба. Где-то возле виска жужжит муха.
– А зачем вам своя же книга?
– Не понял.
– Ну, просто как-то это странно… Нет? Это же ваша книга .
Артур ощетинивается. И, сам того не замечая, слегка приседает – заводит пружину.
– Слушай сюда. Слушай. Мне очень нужна эта книга. Очень!
– Неужели у вас нет собственного экземпляра? Ну… типа дома?
– Все сгорело в пожаре.
– В каком пожаре?
– Да просто найди мою книгу, черт подери!
– Я ужасно сожалею, профессор, но помочь вам ничем не могу.
Артур умоляюще сцепляет ладони, выставляя вверх большие пальцы:
– Она была здесь совсем недавно – несколько недель назад! У вас должно быть отмечено, кому ее выдавали в последний раз.
– Увы, нет! Книгу никому не выдавали. Она просто потерялась или…
– Или?..
– Или ее украли.
Впрочем, Артуру уже и так ясно: все пропало. Конец. Ни к чему хорошему это не приведет. Это существование. Оно никогда не приводило ни к чему хорошему.
– Мне бы очень хотелось помочь, честное слово…
Не успевает он договорить, как Артур наносит удар.
Странное, должно быть, зрелище явилось взору студентов, которые болтались по кампусу тем апрельским днем – перемещаясь между библиотеками, митингами, встречами оргкомитетов, флешмобами и семинарами: препод с факультета машиностроения сидит на мокрой траве у библиотеки африканистики, перекинув через плечо твидовый пиджак. Было что-то противоестественное в том, что взрослый человек – ученый – сидит на земле. Особенно в столь изнуренно-непокоренной позе ребенка на последней стадии истерики, вставшего на долгий и мучительный путь к признанию своего поражения. Он сидел, скрестив ноги. Закрыв лицо ладонями. Издалека могло даже показаться, что он упал. Но любому, кто отваживался присмотреться, было ясно: этот человек просто решил присесть.
Возле него полукругом стояли: Итан, Мэгги, LOREM IPSUM и один весьма дюжий представитель дэнфортской службы безопасности. Все в состоянии боевой готовности – как расстрельная команда.
После долгих переговоров, упрашиваний и клятвенного обещания проспонсировать пошив новой формы для сотрудников службы безопасности Итану все же удалось уговорить охранника не задерживать Артура. Будущий дизайнер остался цел и невредим: каким-то чудом на его теле не было ни единой царапины, синяка и иных следов происшествия. Отделался легким испугом. Артур сбивчиво принес необходимые извинения – сперва парню (за недоразумение), затем охраннику (за то, что тому пришлось под проливным дождем тащиться сюда на сегвее). Все это время над Артуром висело укоризненное лицо покойной жены, в роли которой выступила его единственная дочь.
Пока он плескался на газоне, Итан отвел Мэгги в сторонку.
– Что будем делать? – спросил он. – Как нам теперь быть?
– Нам с тобой?
– Да. Тебе и мне.
Мэгги нахмурилась, поставила руки на пояс и окинула взглядом университет – средоточие их семейной жизни. Университет, который мечтал лишь об одном: чтобы страна наконец признала его достойным учебным заведением.
– Мы уедем.
– Так.
– И что будет с папой? – Кривой нос Итана засвистел.
– Все с ним будет хорошо.
Они дружно обернулись на отца, который все еще сидел на земле в мокрых насквозь джинсах. Мэгги покачала головой:
– Рано или поздно он оклемается. Вот увидишь.
20
Район Юниверсити-Сити был не чужд страстей, одолевающих всех обитателей давшего ему имя учебного заведения. Май в Дэнфорте был месяцем, когда люди строили планы, ложно скромничали и без конца проверяли почту. Будущие выпускники отчаянно пили и заранее предавались ностальгии. Юные пары распадались или – с нездоровым оптимизмом членов секты конца света – решали попытать счастья в любви на расстоянии. Любому косому взгляду и малейшим переменам погоды присваивался излишне глубокий смысл. Непростой был месяц. Кругом одни сплошные метафоры. Многие открыто плакали: от чувств, от пыльцы.
Читать дальше