И, однако, Фелон – тоже полупрозрачное зеркало. Тысячи людей слушают по радио добродушного ведущего передачи «Час натуралиста», рассуждающего о весе орла или происхождении термина «салат пошел в стрелку» так, словно он разговаривает через забор с соседом, не думая, что его могут слышать где-нибудь в далеком Дербишире. Всем он знаком, хотя и невидим. В «Радио-Таймс» его фотографии не было, только карандашный рисунок мужчины, идущего в отдалении, так что опознать его невозможно. Время от времени он приглашает в подвальную студию Би-би-си специалиста по полевкам или конструктора искусственных мушек, чтобы быть при них скромным слушателем. Но аудитория предпочитает слушать его самого. Она привыкла к его лирическим отступлениям, когда он откапывает строку Джона Клэра «Вдруг рябинника свист и терновника шорох» или декламирует стихотворение Томаса Гарди о гибели мелких животных на семидесяти полях, где происходила битва при Ватерлоо.
Ходы кротов раздавлены колесами,
Жаворонков яйца разбросаны, их владельцы разлетелись,
И дом ежа раскрыт траншеей,
Улитка спряталась от страшного копыта,
Но все равно раздавлена железным ободом.
Червяк спросил, что там наверху,
И зарывается поглубже от этой жути,
И думает, что будет цел.
Это его любимое стихотворение. Он читает его медленно и без нажима, словно в ритме животных.
* * *
Женщина за слепящей лампой все время меняет направление вопросов, чтобы поймать его врасплох. Он держится своей линии – ни в чем не признаваться, кроме неверности и обмана женщин, может быть, рассчитывая, что раздражение сделает ее близорукой. На протяжении всего разговора он отделывался шутками, но я подозревал, что они посадили за лампой искушенную женщину, и она задает простые вопросы, позволяя ему думать, что он сбивает ее со следа подробностями интимного свойства. Но сколько выцеживала она из его выдумок? Ей нужен портрет женщины, которую они считают виновницей. Иногда вопросы слишком очевидны, и оба смеются: он – над ее хитростями, она – скорее задумчиво. Он утомлен, но по большей части угадывает, что прячется за ее вопросом.
– Виола, – повторяет он, когда она впервые произносит ее имя.
И поскольку Виола – имя вымышленное, он пытается представить следователям вымышленный портрет.
– Виола скромная, – говорит он.
– Из каких она мест?
– Думаю, из сельской местности.
– Откуда?
– Трудно сказать. – Будто спохватившись, что проговорился, он идет на попятный: – Юг Лондона?
– Но вы сказали, из сельской местности? Эссекс, Уэссекс?
– А, вы читали Гарди?.. Кого еще вы знаете? – спрашивает он.
– Мы знаем ее почерк. Но один раз перехватили ее голос, показалось, что выговор прибрежный, но конкретнее не можем определить.
– Думаю, юг Лондона, – повторяет он.
– Нет, мы знаем, что нет. У нас есть специалисты. Когда вы приобрели свой выговор?
– Да о чем это вы?
– Вы всегда так говорили? Самоучка? Разница между ее выговором и вашим не в социальном ли происхождении? Ведь она говорит не так, как вы, правда?
– Слушайте, я почти незнаком с этой женщиной.
– Красивая?
Он смеется.
– Наверное, да. Родинки на шее.
– На сколько она моложе вас, как думаете?
– Я не знаю, сколько ей лет.
– Денмарк-Хилл знаете? Некоего Оливера Стрэйчи? Длинный карнизный нож?
Он молчит. Удивлен.
– Знаете, сколько людей убито коммунистическими партизанами – вашими новыми союзниками – под Триестом? Сколько сотен там погибло… сброшены в карстовые провалы… сколько, думаете?
Он не отвечает.
– Или в деревне моего дяди?
Жарко; он рад, когда они ненадолго выключают весь свет. Женщина продолжает говорить в темноте:
– Так вы не знаете, что было в той деревне? В деревне моего дяди. Четыреста жителей. Теперь – девяносто. Почти все убиты за одну ночь. Девочка все видела, она не спала – и, когда заговорила об этом на другой день, партизаны увели ее и убили.
– Откуда мне знать?
– Женщина, которая называет себя Виолой, была радисткой, передаточным звеном между вашими людьми и партизанами. Это она направила их в ту ночь. И в другие места – в Раину, Суму и Гаково. Она передала им информацию: расстояние от моря, заблокированные пути отхода, дорогу к цели.
– Кто бы она ни была, – говорит Фелон, – она всего лишь передавала инструкции. Она не знала, что за этим последует. И, может быть, не знала даже, что произошло.
– Может быть – но известно нам только ее имя. Не генерала, не командира – только ее позывной. Виола. Больше никаких имен.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу