Владимир Логинов - Ад криминала - Рассказы и очерки

Махнув рукой на подарки Сосунова (благо тот делал их тайно), начальник НКВД все больше присматривался к молодому и ловкому председателю, а когда Сосунов здорово выручил его на бюро, предложил ему работу в своем аппарате. Однако Сосунов не торопился, ссылаясь на дела, выжидал время и пришел в НКВД по дружной рекомендации райкома и не рядовым сотрудником, а заместителем Иванова по административным и материально-техническим делам. В операциях он не участвовал и никого не стрелял, но "пушку" при себе имел. Однако гадкое отвращение к "новому порядку" не преодолел и чувствовал себя в своей стране более зэком, нежели гражданином и чекистом. Но он был веселым зэком, знающим, что в его положении на большее и претендовать нельзя. Поэтому, оставаясь один, иногда напевал себе под нос блатную биндюжную песенку: "Теперь я в допре загораю и на потолок плеваю — кушать, пить, курить у мене есть…"

В тридцатые годы Варфоломея Анатольевича слегка потрясло — это были годы страха и игры с огнем. Поставили к стенке Иванова, а за ним и почти все райкомовское бюро. Уцелел Сосунов только благодаря своим заслугам в кампании раскулачивания: отправил в Сибирь каждого третьего из своего бывшего колхоза — тех, кто верил ему и давал харчи для подачек районному начальству. Но на Колыме побывать пришлось. Правда, всего лишь в качестве лагерного охранника — заместителя начальника женского учреждения и опять-таки по материально-технической части.

Пришлось пережить и лагерный бунт. Дюжина уголовниц, которыми была разбавлена основная масса заключенных, осужденных по различным пунктам пятьдесят восьмой статьи, перебила кольями небольшую охрану и целую неделю, правда, окруженная спецподразделениями, хозяйничала в зоне. Варфоломей стал добычей взбунтовавшихся баб в прямом смысле этого слова. И снова его пронесло: спасли добрая мужская сила, которой вдосталь попользовались "голодные” бабы, да ключи от склада, где хранились не только продукты, но спирт и лекарства.

После переговоров представителя ГУЛАГа, прилетевшего из Москвы, и Черной дюжины Сосунов уговорил (не за просто так) Клавку Лохватую связать его и запереть в подвале, дабы не загреметь с разъяренной бабьей дюжиной под трибунал.

Но слава богу: скоро все кончилось. Дали "вышку" Дюжине, плененный начальник лагеря покончил с собой, ожидая худшей участи, оставшиеся в живых охранники сели на разные сроки. А Варфоломея освободили и отправили в госпиталь лечиться от истощения. Даже чуть не наградили. И пострадавший, воспользовавшись удачным случаем, подал рапорт о переводе в регулярную часть в соответствии с военной специальностью.

Естественно, что всю войну он "провоевал" снабженцем. Постоянно был сыт и пьян, но дело знал туго, за что и умудрился дослужиться до капитана.

— На войне-то меня пить и научили, — рассказывал он своим собутыльникам. — Вызовет, бывало, генерал и велит мыло или тушенку туда-то направить. А сколько у меня мыла и тушенки, генерала не интересует. Их-то, генералов, много, любят они приказы отдавать, а потом с меня три шкуры сдирать — где, мол, снабжение?! Так и научился я зажимать, — от страха все это, чтоб башка не полетела. Так вот и отвечаю я ему, что нету, товарищ начальник, ничего. Он на меня поорет, слюной побрызжет, ну а я прикинусь виноватым, помолчу, покаюсь, а сам себе на уме, значит. Ну тогда генерал фляжку достанет, стакан, значит, полный нальет и приказывает: "Ну-ка, капитан Сосунов, высоси эту штуку до дна!" А как приказ не выполнить? Ну и выпиваю, значит. А потом еще нальет, поставит передо мной и спрашивает: "Ну что, капитан, теперь мыло и тушенку дашь?" Дам, говорю. И выхожу от него уже хороший. А на складе его снабженца обязательно объегорю. А если заметит, однако, или за руку поймает, у меня и ответ готов: пьяный я, не видишь, что ли? Сам генерал напоил, вот к нему претензии и предъявляй!

В армии Сосунов подвизался до самого хрущевского сокращения. Уволился майором с хорошей пенсией. Но здоровьем Варфоломей Анатольевич обладал недюжинным и потому подался не в работяги, как некоторые армейские офицеры его звания, не имевшие пенсионной выслуги, а кладовщиком на базу. Здесь он проработал почти двадцать лет. И было бы все хорошо, если б не оказался в цепочке с махинаторами. Отделался увольнением и строгачом по партийной линии. С той поры решил он ни в какие цепочки не влезать и никогда и никого в свои дела не посвящать. Воровать хоть и понемногу, да надежно. Пенсия — жене, а себе — была бы бутылка да закуска, на остальное ему глубоко плевать: разве в могилу утащишь?