Владимир Логинов - Ад криминала - Рассказы и очерки

Как и многие ее подруги, Мария Ивановна боготворила Сталина. Она была глубоко убеждена в том, что социализм давно построен, что партия свята и непогрешима и каждый получает столько, сколько ему и положено получать. Домашние свои обязанности она блюла безукоризненно, правда иногда жалуясь на базарные цены: "Совсем обнаглели, сволочи! Не колхозники, а спекулянты! Пересажать бы их всех!" Но когда сама приторговывала на рынке (у Сосуновых был большой дачный участок с огородом и фруктовыми деревьями), то такую цену заламывала, что колхозники содрогались.

У Сосуновых было два сына, оба на дипломатической службе за границей. В воспитании внука и внучки Мария Ивановна принимала активное участие, за что и заслужила себе их любовь и уважение. Однако главное, за что любили бабку баловни-внуки, — деньги, или, говоря одесским жаргоном, "шпалера", которую всю свою жизнь "печатал" гениальный дед Варфоломей, положивший традицию первых руководителей "нового типа".

Читатель, видимо, несколько удивлен, почему я так подробно рассказываю о самодовольном Варфоломее и его семействе. Но на то есть две существенные причины. Во-первых, я несколько лет "батрачил" у нашего героя в годы учебы в Высшей школе искусств, расположенной неподалеку от дома-музея Денисова, где был оформлен на ставку дворника. Ну а во-вторых, — случайная смерть завхоза Сосунова на рабочем месте носила такой символический характер, что требовала глубокого и всестороннего осмысления каждым, кто знал этого незаурядного человека.

Незаурядность Варфоломея Анатольевича зиждилась на его самой примитивной заурядности обыкновенного животного уровня: чего-нибудь выпить и чего-нибудь хапнуть. В день зарплаты я, как и все сотрудники хозяйственного персонала, отстегивал ему пятерку. Это было гарантией того, что в какой-то непредвиденный случай он меня обязательно прикроет. Случаем таким мог быть невыход на работу по причине банкета или вечеринки у одного из моих товарищей по случаю выхода книги или постановки спектакля. Такие события слушатели нашей школы отмечали бурно и с приключениями. Видя, что я на уборку не вышел, Сосунов сам, засучив рукава, подметал двор, но на следующий день обкладывал меня четырехэтажным матом и велел выкладывать в зарплату соответствующий дневной заработок согласно месячному жалованию.

Примерно раз в месяц он оформлял меня на временную работу в РСУ Минкультуры или же просто по трудовому соглашению. Я красил кованые решетки оград и жестяную кровлю здания, белил потолки, долбил асфальт, грузил мусор, корчевал пни спиленных деревьев. Когда работы было много, я приводил одного или двух сокурсников на подмогу. Но дед Варфоломей всегда был тут как тут. Сняв пиджак, а иногда и рубашку, он крутился вокруг, помогая дурацкими советами, или даже хватался за лопату, кисть, лом. Он создавал атмосферу такого деятельного и непосредственного участия, что мне совестно было глядеть ему в глаза, когда он, поймав меня на выходе из кассы, протягивал руку со словами: "Я же помогал вам!" "Сколько?" — спрашивал я. "Давай десятку! "говорил он, если речь шла о заборе, пеньке, машинах мусора, или: "Давай тридцатку", — если я получал за долбежку асфальта, окраску крыши и т. п.

На полученные деньги мы с приятелями покупали водку и пиво. Накрыв стол в дворницкой, садились пировать. Дед Варфоломей был покровителем таких мероприятий, и первый стакан, естественно, наливался ему. Но он знал меру и более трехсот граммов водки за один прием не употреблял. Похватав чего-нибудь из закуски, он начинал учить жить:

— Вот вы по два института кончили, а голытьба голытьбой. Потому что жить не умеете.

— Поделись опытом, дед, может, научимся, — просил его наблюдательный новеллист Саша Яковлев.

— Кхе, — ухмылялся Сосунов. — Самая дорогая на свете штука — это жизнь. И прожить ее надо так… Да что вам говорить.

— Ну и в чем смысл существования? — допытывался подвыпивший Яковлев.

— Ишь ты! Смысла захотел! — хохотал дед. — Какой смысл у дерева или крокодила?

— Им, может, и не надо. А у человека он должен быть.

— Запомни, сынок, — качал перстом мудрый Варфоломей, — самый главный смысл в том, что чем больше даешь, тем меньше остается!

— Вот как! — усмехнулся Яковлев. — Значит, тратиться — это противоестественно?

— А ты как думал! Что ваши поеты да писатели? Дураки! А живут-то сколько? Двадцать шесть, тридцать семь, сорок три… Тьфу! И жисть разглядеть не успеешь при таких годах! — Он сплевывал и поднимался со стула. — Ну, я пошел. Вы тут не напивайтесь, а ты, Сашка, запомни еще раз: чем больше даешь, тем меньше остается!