Когда я смотрела это, я была примерно ее возраста. Я не спала несколько дней кряду. Знаете этот фильмец? Смотрели когда-нибудь?
Но режиссер рядом с ней просто смеется.
Он заводит волынку о том, что нужно делать все, что в наших силах, и быть добродушным.
Вряд ли у него была возможность оставаться добродушным по какому-нибудь поводу, если нацисты собирались прострелить ему башку, – говорит Брит.
Режиссер говорит, что по телевизору не надо показывать так много нацистской хрени, а потом переходит к тому, что нельзя крутить по радио старые песни. Потом он заводит волынку про лошадей.
Все равно спасибо. За полнейшую банальность ваших наблюдений, – говорит Брит.
Не за что, – говорит мужик.
Брит так многозначительно на него смотрит, как будто за ним нужен глаз да глаз.
Он спрашивает Флоренс: ничего, что она так приплюснута к двери фургона?
Я делаю все, что в моих силах, в этой тяжелой ситуации и остаюсь при этом добродушной, – говорит она.
Все ржут.
А ты прикольная, – говорит Брит.
Да, я прикольная, – говорит Флоренс.
Слегка того, – говорит Брит.
Она слегка подталкивает локтем Флоренс и кивает на режиссера.
Сказав «слегка того», Брит уже через пару секунд начинает жалеть, что это сказала.
Она так сильно сомневается во всем, что делает, в том, правильно это или неправильно, что уже подумывает, не сходит ли она потихоньку с ума.
Затем баба-водила решает свести с ума их всех песнями на своем языке.
Сначала она рассказывает историю песни, которую собирается спеть: о пустом доме у озера и о том, как призраки людей, когда-то там живших, но вынужденных уйти, после того как землевладельцы подожгли их дом, сидят теперь в снегу, где когда-то был пол, горел камин и стояли кровати, и смотрят вверх – туда, где когда-то была крыша, – на беззвездное и безлунное небо.
Затем выясняется, что никакие они не призраки, а реальные люди, сидящие на снегу, и что теперь они за океаном, в Канаде, и постоянно вспоминают, как сидели в снегу, где когда-то стоял их дом.
Потом она поет эту историю на чужом языке.
Джош сказал бы: сюром попахивает , а Расселл назвал бы все это полнейшим отстоем. Брит бросает взгляд на Флоренс, пока баба воет так стремно, как будто поглаживает и в то же время наезжает. Брит кривится, глядя на Флоренс, будто хочет сказать: стрем .
Затем она жалеет и об этом.
Режиссер засыпает и тяжело наваливается на Брит. Баба затягивает еще одну унылую песню и рассказывает, будто обращаясь где-то к публике, а не к своим пассажирам, один из которых спит и все равно не слушает, что в следующей песне говорится о чуваке, который гуляет по холмам, и его начинает преследовать звук собственных шагов, но только шаги громче, а следы шире, чем оставляют в снегу его собственные ботинки. Обернувшись, он обнаруживает, что его преследует огромный седой мужик, по кличке Седой, вышедший на снег в одной рубашке, который исчезает, как только облака над горой передвигаются.
Как привидение, – говорит Флоренс.
Собственной тени испугался, – говорит Брит.
Баба останавливается посреди песни и говорит, что люди, которые поднимаются или влезают вон на те горы, действительно часто слышат за спиной звук чьих-то шагов…
ага,
ну ясно,
…и потому песню записали. Она рассказывает о местном поверье, что это призрак чувака по имени Уильям-Кузнец, который был местным поэтом, философом и браконьером, но песня наводит на мысль, что это звук шагов всех пострадавших людей по всему свету, и в последнем куплете, который она сейчас споет, говорится, что всех нас преследует звук этих шагов, куда бы мы ни шли, но лишь в горах и в деревне, вдалеке от городской суеты и нашего собственного шума, мы можем услышать в полном объеме то, что заглушают наши собственные шаги.
Хорошо хоть, – думает Брит, – это поется на тайном языке, и никто не обязан заморачиваться по такой высокомерной шняге на английском или вообще задумываться над ней хоть на долю секунды.
Баба снова затягивает песню, будто они застряли в каком-то отвратном пабе при царе Горохе.
Уильям-Кузнец, – говорит Флоренс. – Хочу впредь называться Флоренс-Кузнечихой. Поэткой, философкой и браконьеркой. Кто такой браконьер?
Тот, кто бракует коней, – говорит Брит.
Тот, кто одним лишь взглядом приручает оленей или рыб, которые ему не принадлежат, – говорит баба.
Брит смеется.
Флоренс-Кузнечиха. И не говори. Это ты и есть. Та еще Флоренс-Кузнечиха, – говорит Брит.
Читать дальше