Элизабет Страут - И снова Оливия

— О-о, она прелесть, — ответила Изабель, и Оливия подумала, сколь беззаветно любит Изабель свою девочку.

Семья Оливии на Рождество осталась в Нью-Йорке.

— У них столько маленьких детей, которым нужна елка и прочие глупости, — объяснила Оливия подруге.

— А как же иначе, — сказала Изабель.

Снова неспешно наступила весна.

Однажды вечером Оливия обнаружила, что Берни Грин ужинает не один, но с гостями. Она заметила это еще с порога столовой. За столиком Берни сидела пара лет за пятьдесят, и вдруг Оливия сообразила: да это же девочка Ларкинов! И Оливия подошла к их столу.

— Здравствуйте, вы — дочка Ларкинов?

Женщина взглянула на нее, стянула потуже полы темно-красного кардигана и ответила немного пугливо:

— Да.

— Так я и думала, — сказала Оливия. — Вы похожи на свою мать. Я Оливия Киттеридж. Мы с вашей матушкой вместе работали в школе, она была у нас психологом.

— Ну а я Сузанна, — ответила женщина, — а это мой муж.

Мужчина любезно кивнул. Оливия нашла Сузанну красоткой, но от женщины веяло неизбывной грустью, словно грусть была у нее в крови.

— Вы знаете, однажды, это было давным-давно, — Оливия уселась на свободный стул за столиком, — ваша мама назвала меня пиздой.

Ладонь Сузанны Ларкин потянулась к горлу, она посмотрела на мужа, потом на Берни.

Берни явно разбирал смех.

— Я это заслужила, — продолжила Оливия. — Я пришла ее навестить после смерти моего первого мужа, и пришла только потому, что думала: ее проблемы потяжелее моих, и она сразу смекнула, почему я явилась, и это было так неожиданно и необычно, что запомнилось на всю жизнь. Но помилуйте, надо же было ей употребить именно это слово.

Выражение лица Сузанны Ларкин вдруг сделалось сочувственным.

— Я прошу прощения за нее.

Оливия отмахнулась, мол, тут и прощать-то нечего.

— Она скончалась на этой неделе, — добавила Сузанна.

— Боже, — сказала Оливия. И после паузы: — Что ж, мне жаль. Особенно вас.

Сузанна легонько коснулась руки Оливии:

— Не о чем жалеть. — Она наклонилась к Оливии: — Совершенно.

В основном Оливия и Изабель разговаривали о своих мужьях и немножко о своем детстве; Оливия с самого начала оповестила Изабель о том, что ее отец покончил с собой на кухне у них дома, когда ей было тридцать лет, и на лице Изабель отразилось искреннее сочувствие. Для Оливии это было очень важно. Выскажись Изабель осуждающе, Оливия еще подумала бы, стоит ли с ней дружить. Внуков они упоминали крайне редко, и однажды Оливия спросила Изабель, почему она больше ничего не рассказывает о своем внуке, том парне, что трудится в Калифорнии по компьютерной части. Изабель подперла рукой подбородок, размышляя.

— Ну, разговоры о внуках часто бывают скучны другим людям, и потом… — Изабель вздохнула и окинула взглядом гостиную Оливии — они ходили друг к другу в гости по очереди, — и потом, я не очень хорошо его знаю, если честно. Дело в том, Оливия, что да, Эми хорошо ко мне относится, но живет она в Айове, и порой я думаю, что когда дети уезжают так далеко, то на самом деле они хотят убежать от чего-то, и в данном случае, подозреваю, от меня.

В определенном смысле лишь в тот момент Оливия осознала целиком и полностью, почему Кристофер живет в Нью-Йорке.

— Наверное, ты права, — медленно проговорила она, и боль пронзила ее от макушки до пяток. Затем она вспомнила Эми. Вот откуда у девочки этот налет отчужденности: Эми любит мать, но она с ней не близка. То, что происходило в детстве, остается с людьми навсегда.

— Я люблю внука, — говорила Изабель. — Да, люблю, но он не часть моей жизни, должна я признать.

Оливия качнула ногой вверх-вниз. Помолчав, она рассказала Изабель о том, как она написала два письма, одно маленькому Генри, другое его старшему брату, который внезапно повел себя с Оливией очень мило, и оба мальчика ей ответили. А затем позвонил Кристофер: «Мама, нужно, чтобы ты написала и девочкам тоже». Это задело Оливию, она написала девочкам и не получила ни строчки в ответ.

Изабель выслушала ее и развела руками:

— Даже не знаю, что и сказать.

— Вот и я не знаю, — завершила тему Оливия.

Однажды Изабель не пришла на ужин. Оливия отправилась к ней и громко постучала в дверь; Изабель открыла — хотя и очень не скоро, — и, как только Оливия вошла, Изабель показала ей свою руку, всю в синяках.

— Ох, Оливия… Я упала.

Оказалось, что, забираясь под душ, Изабель упала, и сперва ей казалось, что она не сумеет подняться, но все же она встала, и теперь ей страшно. Слезы блестели под ее очками.