Матс Tpаат - Сад Поммера

Сход выборных спорит, хотя языки мужей будто завязаны узлом, глаза красные. Наиболее спокойный среди них — господин Змий, он все убывает в штофе. Трактирщик подносит новый штоф, ему ничего не жалко, когда на карту поставлено будущее трактира. Он самый яростный противник Поммера, но пока что остается в тени.

У Ильвеса в руке ручка, сейчас он всесилен, во всяком случае сильнее, чем когда-то с оружием, в Турции или где бы то ни было. Трактирщик отодвигает посуду, на важных бумагах не должно быть ни одного пятна.

Якоб Патсманн украдкой уходит. Делает вид, что идет по нужде, и не возвращается. Что мешает ему уехать, дорога свободна, бешеный пес пропал, и вечер пока что светлый.

«Школьный наставник Яагусилла Яан Поммер не печется о делах веры», — читает Ильвес текст на мятом листе бумаги, проводит языком по губам и думает, как бы переложить это на русский язык поглаже. Ведь многое зависит от стиля — дадут ход прошению или не дадут.

Все рады стараться.

«…и не учит детей на уроках пения церковным песням, которые воспитывали бы их верными христианами, а учит только песням «Птица кроткая, ворона» и «Когда еще я молод был», которые песни несурьезны».

Весьма внушительные обвинения.

Однако Хендрику приходится туго. Он не знает, как звучит на государственном языке «кроткая». Человек и так, и этак склоняет свою старую, повидавшую белый свет голову, высовывает кончик языка и пучит глаза на штоф с водкой. Но на тусклом боку бутылки ничего не написано, или, если и написано, то ни о какой кротости там речи нет.

Юхан Кууритс первый замечает предродовые муки отставного лейб-гвардейца и пододвигает к нему стопку с водкой. Если водка помогает от всяких прочих бед, то уж при переводе — тем паче.

Но Хендрик не дает себя смутить огненным зельем, пыхтит еще долгое время, прежде чем выводит на бумаге: «варона, благоротная птица».

Так он благополучно минует это трудное место. На мгновенье в его голове мелькает мыслишка: что если заменить «ворону» на «орла»! Это оправдало бы в глазах начальства позицию Поммера. У Хендрика нет ничего личного против учителя, к тому ж у Поммера он с сегодняшнего дня на постое.

Далее следует самое веское в письме место.

«Поелику он, Поммер, очень скудно знает государственный язык и у него нет свидетельства об образовании, где было бы четко подтверждено, что Поммер изучал русский язык, посему изучение государственного языка находится в волостной школе в жалком состоянии и школьный наставник, который не умеет должным образом выговаривать шипящие русские звуки, смешивает в одно много слов, порождая среди детей сумятицу, посему многие слова и понятия, как например, «жук жужжит», звучат в ушах эстонца даже как непристойные, невежливые выражения, что вовсе не идет на пользу распространения государственного языка…»

И так далее и так далее.

Что касается государственного языка, то хоть в этом отношении Поммеру теперь не поздоровится.

В самом конце еще вставляют, что учитель часто наказывает детей безвинно и сечет их до посинения. Естественно, волостной старшина имеет в виду своего Юку, других примеров у него нет. Но кто знает, может, ему вспоминаются и те порки, какие он сам изведал дома и в школе, когда не мог выучить пяти глав из катехизиса.

Ученик подставляет ногу учителю.

Мужики подписываются. Как родители, а не как волостные выборные.

И трактирщик среди первых, хотя у него и нет детей.

Пусть господин инспектор все проверит и подумает, что делать с таким школьным учителем, как Поммер.

Волостные мужи до капли выпивают свои стопки, встают из-за стола, подбрасывают Краавмейстера в воздух и кричат: «Гип-гип, ура-а!». Это нелегко — подкинуть такую тушу, но волостной старшина чувствует себя на седьмом небе.

Хендрик Ильвес приходит в школу в темноте, держа свой ящик. Поммер еще не вернулся от врача. Кристина затопила баню, согрела воду и первым делом посылает в баню старого лейб-гвардейца. Долго плещется он теплой водой, основательно скребет себя и затем появляется в школьном доме, чистый и помолодевший, в старой посконной рубашке, которую дала ему Кристина. Ощущая блаженство и уют, сидит он на скамейке в школьной комнате, пока Кристина не приносит с чердака мешок с соломой и устраивает ему постель перед печью.

И вскоре усталый старик засыпает на своей новой квартире и спит сном праведника.

Каков он и есть. Или, может, что-то не так?

Как только деревья оделись в листву, учителева собака по кличке Паука стала бегать на станцию встречать поезда. Она давно уже взяла себе такую манеру и чуяла поезда, никогда не смешивая пыльный товарный с пассажирским, на котором мог приехать из города домой кто-нибудь из детей Поммера, чьи запахи у нее застряли в носу еще с тех пор, когда она была щенком. На перроне она усаживается на одном и том же месте, под зеленой таволгой, лапы вместе, значительно и с достоинством, сверкая гладкой черной шерстью, даром что породы она самой простой. Сидя там, она все видит и все схватывает, запоминает. Когда никто не сходит с поезда, она, едва поезд уйдет, семенит по пыльной дороге домой, волоча хвост. Ее прогулки на станцию чаще всего заканчиваются впустую, потому что у детей Поммера в городе много дел.