Матс Траат - Сад Поммера

«Что принесет мне наступающая весна? — думает он. — Семинария будет закончена, я стану учителем, меня выпустят. Всего доброго, будьте счастливы, мы провожаем вас — на поприще просвещения».

Надо будет искать место, купить корову, жениться.

Омыть руки прозрачной колодезной водой и идти на урок, учить правописанию на родном языке.

И в этот день отнимают плоть и взамен одаривают духом.

Он пленник времени и самого себя, что ему делать? Все будто освещено каким-то волнующим заревом. На раскисшей дороге пахнет лошадиным пометом, синевато-серый лед трескается под подошвами. Мир распахнут настежь и зовет принять в нем участие.

Щеки пылают, в ушах гудит, пьянящие соки бытия шумят в крови. Впервые ему понятны земля, оголенный лес, молочно-белый туман, только здесь, у них, может он спросить: что будет со мною завтра и послезавтра? Ответ доносится отовсюду, ответ живет и клокочет вокруг.

Ответ — в зарослях ветел; в черной ольхе — утешение; мудрость — в одиноком дубе.

Кто ищет и умеет смотреть, всюду увидит приметы, что укрепляют его надежду. Но сперва должно раскрыться сердце, душу охватить жажда. Это — то самое, что нашептывает старому Поммеру в его волосатое ухо темно-желтая скрипка, то же самое, что увлекло Анну в город. Суть примет та же, только названия разные.

Карл останавливается и слушает. С придорожных кустов падают капли, из тумана приближаются сани, лошадь ступает копытами по лужам, подковы гулко бьют о лед. Где-то лениво и протяжно лает пес.

Да, все это отчизна. Но сегодня Карл хочет освободиться от четко очерченных понятий, развеяться, стать расплывчатым и вольным, как весенний туман, неприхотливым, как капля, что шлепается с ветки в снег, быть непонятным, как глухо лающий пес. Он уже не думает о солнце, хотя чувства его переполнены солнцем, и это незримое, однако же ощутимое солнце держит его в пределах, где все возможно и где все же не происходит ничего такого, что могло бы нарушить равновесие, которому нет имени, но которое так чутко воспринимает молодая душа.

Он добирается до хутора Пиррумяэ, проходит мимо скособочившегося, заброшенного хлева с лазом на чердак. Шаги звучно отражаются от стены хлева, где-то на дворе, в хлеву или в кухне брешет сквозь сон собака. Дверь хлева скрипит, выходит черная невзрачная женщина с всклокоченными волосами, одна из старых дев хутора Пиррумяэ; в руке у нее свиное ведро; она оглядывает проходящего мутным едким взором, прикидывая в мыслях, кто же этот прохожий.

Молодой учитель медленно спускается с холма, к болотной протоке. Он ломает у дороги прут вербы, подносит его белые шелковистые барашки к лицу, нюхает пахучую ветку и поворачивает обратно, к дому; он не собирается идти далеко. Карл вдруг чувствует себя страшно усталым, все тело его обессилело и отупело, в висках что-то стучит и ноет.

Хозяйка хутора Пиррумяэ снова видит, как он идет, она следит за ним сквозь запотевшее окно, из-за кухонного стола, и все не может утолить свое удивление: зачем этот молодой господин шатается здесь. Может, вынюхивает, что плохо лежит? По какому такому делу он разгуливает тут? Ведь только что шел куда-то, а теперь вышагивает обратно. Сломал ветку, размахивает ею и целит все в сторону хутора. Хозяйку охватывает страх. Что делать им, двум старухам, если такой вот бродяга придет на хутор; не говоря уж о ночи, среди бела дня не справятся они с молодым здоровым мужчиной. И чего он все бродит и бормочет, — видно, как шевелятся его губы. Околдует сперва, потом легче будет грабить. И почти бессознательно старуха шепчет слова против заговора, слова эти столь же древние, обомшелые, как и сам хутор Пиррумяэ.

«Изыди, нечисть, отведи острие иглы от яйца, — шамкает она беззубым ртом. — Да чтобы твои очи взад ушли, как у рака, да туда, где они у ежа, да на макушку, как у жабы. Отвяжись ты от Пиррумяэ, от хутора нашего, как узел от яйца, да все живое от волны. Во имя Христа и Отца и Духа святого заклинаю тебя. Да будут прокляты все бесы, их проделки и злые козни…».

Тем временем незваный гость ушел за хлев. Хозяйка наклоняется над столом, почти касаясь грудью миски с яйцом, и прижимает землисто-серое, в морщинах, лицо к стеклу, чтобы посмотреть, когда прохожий появится из-за хлева, уйдет ли он по дороге или повернет за их сад. Мужчина исчез из виду, хозяйка так и не знает, куда он делся. Но пусть… небось, слова помогут, подействуют, ежели у него на уме были дурные мысли. И старуха горячо продолжает: