Матс Траат - Сад Поммера

Но глаза его горят странно, в них какой-то блеск, какого до сих пор не было во взгляде кого-либо из Поммеров. Откуда это? Отец оглядывает сына в сумеречной бане, смотрит на него во дворе на солнце, у поленницы, когда сын берет охапку дров, чтобы отнести ее в комнату. И в душе старого учителя снова поселяется беспокойство, лицо его темнеет, замыкается, как дверь на замок.

— Ты не заметила, какой странный у него взгляд? — говорит Поммер Кристине, когда сына нет в комнате.

— Странный? — пугается Кристина. — Что же в нем такого странного, выглядит, как обычно молодой человек. Он должен поправиться.

— А у меня, когда я был молод, такой же был вид? — спрашивает Поммер.

— Нет, не такой.

— Почему же у него такой?

— Ты же не он. Ты — это ты, он совсем другой, он человек городской, ученый.

— Значит, ты считаешь, что у всех, кто в городе, такой особенный взгляд?

— Перестань, Яан, — сердится Кристина. — Что ты от него хочешь, он исхудал в семинарии, устал от уроков, пусть поправится, чего ты его донимаешь!

Поммер умолкает, но сердце его не успокаивается. Тайком следит он за сыном, когда тот сидит, ест или спит. Он замечает только одно — глаза смотрят как-то необычно, раньше в них не было этакого блеска. Взгляд блуждает будто где-то далеко, в другом мире, который Поммер не ведает и который пугает учителя. Напасть на след чего-то большего ему не удается. От сына веет чем-то странным, даже движения его особенные, он ступает развинченной, размягшей походкой.

В плите потрескивает огонь. На огне котел. Кристина и Карл завертывают куриные яйца в лоскуты. В лоскутах березовые листья и луковая шелуха — скорлупа от них получается красивая, пестрая.

Кристина вылавливает поварешкой яйца из кипящей воды. Одно выскальзывает из истертой поварешки на плиту, железо шипит, взлетает пар.

— Ой же ты, дрянь! — жалобно восклицает Кристина. — Разбилось! Я-то хотела тебе его отдать.

Карл усмехается.

— Не беда…

Он разворачивает яйцо из тряпки и смотрит. Оно в пятнах, желтовато-зеленое от березовых листьев. Напоминает березовую рощу и дождь, шуршащий в листьях. Зеленый дождь на яйце.

— Съешь его, оно дает силу, — говорит Кристина. — Здесь их много.

Яйцо и пальмовая ветвь по дороге на Иерусалим, думает Карл.

— Яйцо и пальмовая ветвь в снежный день, — нечаянно повторяет он громко.

— Что ты сказал? — спрашивает мать.

— Да так, — рассеянно улыбается сын. — Пришла в голову одна мысль… Иисус ехал на ослице в Иерусалим.

Кристина перекладывает яйца поварешкой в миску.

— Это было в вербное воскресенье. Нынче вербное воскресенье очень вьюжное… Не знаю, стоит ли в такую слякоть идти в церковь.

Карл вяло катает в руке яйцо, без малейшего желания его съесть. Он встает, надевает пальто и говорит, что выйдет пройтись.

Погода туманная и сырая. Липы на дворе стали большими, тяжелыми, почернели. Трактир и волостной дом на перекрестке — будто лежащие и жующие жвачку коровы. С крыш капает, хотя снега на них не видно. Или, может, капель доносится из-под снега, с поля, с небес?

Скворцы посвистывают что есть мочи из своих скворечников; вечная изначальная сила подгоняет их.

Да, именно в такой день отнимают плоть и взамен одаривают духом.

Яйцо и пальмовая ветвь — оба вечнозеленые.

Карл выходит из ворот, идет мимо лавки, откуда пахнет кожей и дегтем, поворачивает на дорогу в Соонурме. Все больше и больше обнажается темное безжизненное лоно земли, дорога раскисшая, грязная. Когда он ступает в сторону от дороги, в снег, след его заплывает водой.

Его глаза блестят, он ощущает в себе силу, как будто в нем пробегает порыв ветра.

— Яйцо и пальмовая ветвь в стуже мне как надежда остается, — взволнованно бормочет он.

Сквозь мглистый день светится слово, рождаемое самой природой и оживающее в душе.

— «Дремотное солнце весны настороже…»

Мокрый снег хлюпает под ногами, но Карл ничего не замечает. Он разговаривает с солнцем, которое там, вдалеке, за туманными лесами и за ночью, однако он видит его перед собой — извечно отрадное, бодрящее, сказочное.

Солнце — как пунцовое колесо самопрялки, оно кружится, и не видно спиц.

Солнце — как пила.

Как огненный шар, что со страшной силой вгрызается в тысячелетний лед, так что осколки летят в глаза.

«Через вьюжные ночи, сквозь дебри лесов, мимо трактира и школы колесо вертится, и это как праздник, что лед растапливает в сердце…»

Рифма плоха. В стихах, которые печатаются в «Олевике» и в «Постимеэсе», рифмы гораздо лучше.