Константин Гирлин - Собрание сочинений. Том I

И вот тут, как впоследствии рассказывал об этом припадке Адам, случилось великое чудо, «духовный обморок». Как по чьему-то велению — «Рукою небесной» — он был остановлен… он замер внезапно, словно пригвожденный к месту. «У меня выросли корни! Осветило меня что-то, онежило как-то, прогрело до самых глубин. Я как будто „пришел в себя“, и у меня произошла „перемена ума“…»

Адам медленно обернулся: выразительные глаза — глубокий «мироновский» взгляд — смотрели спокойно, что-то неизъяснимое родилось в них. У храма в грязном тряпье стоял уличный музыкант и, аккомпанируя себе на гитаре, исполнял трагически звучавшую песню.

Синее-синее небо — все в белых веснушках. Живой и поющий свет. Туманно-солнечный Дом Божий. Чуть надтреснутый голос: дрожит этот голос, «успокаивают» святые слова — «я и теперь его слышу… сквозь года»:

«В тот день зима особенно ломалась, полопался на ветках снег. Я приехал к ее родителям, но не знал определенно, там ли она.

Кагальненочек мой ненаглядный, поросший осокой, кугой… в курганах твоих лежат несметные сокровища, и все здесь чарующее — из русских народных былин, «щемящее».

Вымоченные в молочной юшке утята плещутся в нежно-голубом небе. Крадутся птичьи крестики по побуревшим островкам снега. Чирикают воробьи — бойко задают… хорошо им по весне! Солнце бултыхается в лужах, плавает лодочкой туда-сюда, дрожит и плавится. Стоят деревья в калейдоскопе капель. В просторах диких пасутся буренки, на облезлых шкурах полей раздумчиво поднимают пегие морды — любуются сединами небесными… и «благодарят». Одинокий пес трусит краем Дона, по займищу, — благодарит!.. Надзирает за порядком побитый войнами Покровский храм: не оступился в лужах крови. Ждет наших «тайн» этот скромный терем, отстроенный сильными любящими руками, каждый кирпичик положен «по сердцу». Здесь «душу отводят», приносят молитвы свои, когда совсем уже не плачется. Он стоит, Светлый… и впитывает: стенами слушает каждое горькое слово, рожденное душой человека. А за воротами его… там осталась вся прежняя жизнь. Беднота одна!.. Но в ней-то, именно в ней все богатство души русской!

А ну-ка, что чувствуешь ты?..

Да что можно чувствовать там, где все любимо?! Щипает что-то в сердечке, смущается оно негромко… сердце мое .

И я благодарю…»

Встречает Адама Дашенькина мама — в счастливых заботах на огороде: болезни не согнули красивую женщину, все в ней играет прелестью. Выправка гусарская, глазки-звездочки так и сверкают — вечно восторженные: жизнь для нее событие, праздник. Рукой сердито ведет, серчает даже по-доброму, — отгоняет кота-самозванца, что пришел взглянуть на незваного гостя. Ух, лихо улепетывает «бандит»!.. А сама, вполглаза, глядит любопытством, солнце щекочет ей глазки. И у нее «щипнуло»…

Выходит из дома Дашенька: белая, свежая кожа светит невинным светом, красота от Неба. Как на той ее детской фотографии, которая хранится у Адама — «на память»: смешная девчонка в шляпе с широкими полями, с белейшими перышками, — верный мушкетер своей королевы; улыбка скромная, детская, — непорочная. С тех самых пор ничего не изменилось… — так и говорит Адам Дашеньке. Сам не знает, куда руки деть: дубом стоит… рук становится слишком много.

Смеются. Все же родное, его не забудешь.

Тогда даже небо расплылось голубой улыбкой — хорошо ему, когда Любовь в человеке.

Долгие разговоры: беседуют, кто как да чем живет. Многого, конечно, не договаривают… — берегут друг друга. Мама строга, но речь ее добрая, сочувствующая. Адам очень нежно говорит — мама , и глаза мамы становятся детски-откровенные.

Наконец, остаются одни: Адам и Дашенька — сидят на кухне, пережевывают застенчивые улыбки, слушают внутреннее в себе. За окном покликивает Димка-брат, напротив его дом: «Молочка дадите, соседушка!» — жует он усами. Деловито проплывает мама к забору — дела хозяйские. Обсуждают коммерческий вопрос, домашняя скотина «подсказывает», тоже цену торгует.